История болезни

Откровенно говоря, я предпочитаю хворать дома.

Конечно, слов нет, в больнице, может быть, светлей и культурней. И калорийность пищи, может быть, у них более предусмотрена. Но, как говорится, дома и солома едома.

А в больницу меня привезли с брюшным тифом. Домашние думали этим облегчить мои неимоверные страдания.

Но только этим они не достигли цели, поскольку мне попалась какая-то особенная больница, где мне не все понравилось.

Все-таки только больного привезли, записывают его в книгу, и вдруг он читает на стене плакат:

Выдача трупов от 3-х до 4-х.

He знаю, как другие больные, но я прямо закачался на ногах, когда прочел это воззвание. Главное, у меня высокая температура, и вообще жизнь, может быть, еле теплится в моем организме, может быть, она на волоске висит, - и вдруг приходится читать такие слова.

Я сказал мужчине, который меня записывал:

Что вы, говорю, товарищ фельдшер, такие пошлые надписи вывешиваете? Все-таки, говорю, больным не доставляет интереса это читать.

Фельдшер, или как там его - лекпом, - удивился, что я ему так сказал, и говорит:

Глядите: больной, и еле он ходит, и чуть у него пар изо рту не идет от жара, а тоже, говорит, наводит на все самокритику. Если, говорит, вы поправитесь, что вряд ли, тогда и критикуйте, а не то мы действительно от трех до четырех выдадим вас в виде того, что тут написано, вот тогда будете знать.

Хотел я с этим лекпомом схлестнуться, но поскольку у меня была высокая температура, тридцать девять и восемь, то я с ним спорить не стал. Я только ему сказал:

Вот погоди, медицинская трубка, я поправлюсь, так ты мне ответишь за свое нахальство. Разве, говорю, можно больным такие речи слушать? Это, говорю, морально подкашивает их силы.

Фельдшер удивился, что тяжело больной так свободно с ним объясняется, и сразу замял разговор. И тут сестричка подскочила.

Пойдемте, - говорит, - больной, на обмывочный пункт.

Но от этих слов меня тоже передернуло.

Лучше бы, - говорю, - называли не обмывочный пункт, а ванна. Это, говорю, красивей и возвышает больного. И я, говорю, не лошадь, чтоб меня обмывать.

Медсестра говорит:

Даром что больной, а тоже, говорит, замечает всякие тонкости. Наверно, говорит, вы не выздоровеете, что во все нос суете.

Тут она привела меня в ванну и велела раздеваться.

И вот я стал раздеваться и вдруг вижу, что в ванне над водой уже торчит какая-то голова. И вдруг вижу, что это как будто старуха в ванне сидит, наверно из больных.

Я говорю сестре:

Куда же вы меня, собаки, привели - в дамскую ванну? Тут, говорю, уже кто-то купается.

Сестра говорит:

Да это тут одна больная старуха сидит. Вы на нее не обращайте внимания. У нее высокая температура, и она ни на что не реагирует. Так что вы раздевайтесь без смущения. А тем временем мы старуху из ванны вынем и набуровим вам свежей воды.

Я говорю:

Старуха не реагирует, но я, может быть, еще реагирую. И мне определенно неприятно видеть то, что там у вас плавает в ванне.

Вдруг снова приходит лекпом.

Я, - говорит, - первый раз вижу такого привередливого больного. И то ему, нахалу, не нравится, и это ему нехорошо. Умирающая старуха купается, и то он претензию выражает. А у нее, может быть, около сорока температуры, и она ничего в расчет не принимает, и все видит, как сквозь сито. И уж во всяком случае ваш вид не задержит ее в этом мире лишних пяти минут. Нет, говорит, я больше люблю, когда к нам больные поступают в бессознательном состоянии. По крайней мере тогда им все по вкусу, всем они довольны и не вступают с нами в научные пререкания.

Вынимайте, говорит, меня из воды, или, говорит, я сама сейчас выйду и всех тут вас распатроню.

Тут они занялись старухой и мне велели раздеваться.

И пока я раздевался, они моментально напустили горячей воды и велели мне туда сесть.

И, зная мой характер, они уже не стали спорить со мной и старались во всем поддакивать. Только после купанья они дали мне огромное, не по моему росту, белье.

Я думал, что они нарочно от злобы подбросили мне такой комплект не по мерке, но потом я увидел, что у них это нормальное явление. У них маленькие больные, как правило, были в больших рубахах, а большие - в маленьких. И даже мой комплект оказался лучше, чем другие. На моей рубахе больничное клеймо стояло на рукаве и не портило общего вида, а на других больных клейма стояли у кого на спине, а у кого на груди, и это морально унижало человеческое достоинство.

Но поскольку у меня температура все больше повышалась, то я и не стал об этих предметах спорить.

А положили меня в небольшую палату, где лежало около тридцати разного сорта больных. И некоторые, видать, были тяжело больные. А некоторые, наоборот, поправлялись. Некоторые свистели. Другие играли в пешки. Третьи шлялись по палатам и по складам читали, чего написано над изголовьем. Я говорю сестрице:

Может быть, я попал в больницу для душевнобольных, так вы так и скажите. Я, говорю, каждый год в больницах лежу и никогда ничего подобного не видел. Всюду тишина, порядок, а у вас что базар.

Та говорит:

Может быть, вас прикажете положить в отдельную палату и приставить к вам часового, чтоб он от вас мух и блох отгонял?

Я поднял крик, чтоб пришел главный врач, но вместо него пришел этот самый фельдшер. А я был в ослабленном состоянии. И при виде его я окончательно потерял свое сознание.

Только очнулся я, наверно, так думаю, дня через три.

Сестричка говорит мне:

Ну, говорит, у вас прямо двужильный организм. Вы, говорит, скрозь все испытания прошли. И даже мы вас случайно положили около открытого окна, и то вы неожиданно стали поправляться. И теперь, говорит, если вы не заразитесь от своих соседних больных, то, говорит, вас можно будет чистосердечно поздравить с выздоровлением.

Однако организм мой не поддался больше болезням, и только я единственно перед самым выходом захворал детским заболеванием - коклюшем.

Сестричка говорит:

Наверно, вы подхватили заразу из соседнего флигеля. Там у нас детское отделение. И вы, наверно, неосторожно покушали из прибора, на котором ел коклюшный ребенок. Вот через это вы и прихворнули.

В общем, вскоре организм взял свое, и я снова стал поправляться. Но когда дело дошло до выписки, то я и тут, как говорится, настрадался и снова захворал, на этот раз нервным заболеванием. У меня на нервной почве на коже пошли мелкие прыщики вроде сыпи. И врач сказал:

Перестаньте нервничать, и это у вас со временем пройдет.

А я нервничал просто потому, что они меня не выписывали. То они забывали, то у них чего-то не было, то кто-то не пришел, и нельзя было отметить. То, наконец, у них началось движение жен больных, и весь персонал с ног сбился. Фельдшер говорит:

У нас такое переполнение, что мы прямо не поспеваем больных выписывать. Вдобавок у вас только восемь дней перебор, и то вы поднимаете тарарам. А у нас тут некоторые выздоровевшие по три недели не выписываются, и то они терпят.

Но вскоре они меня выписали, и я вернулся домой. Супруга говорит:

Знаешь, Петя, неделю назад мы думали, что ты отправился в загробный мир, поскольку из больницы пришло из вещение, в котором говорится: «По получении сего срочно явитесь за телом вашего мужа».

Оказывается, моя супруга побежала в больницу, но там извинились за ошибку, которая у них произошла в бухгалтерии. Это у них скончался кто-то другой, а они почему-то подумали на меня. Хотя я к тому времени был здоров, и только меня на нервной почве закидало прыщами. В общем, мне почему-то стало неприятно от этого происшествия, и я хотел побежать в больницу, чтоб с кем-нибудь там побраниться, но как вспомнил, что у них там бывает, так, знаете, и не пошел.

И теперь хвораю дома.

Почему люди не желают посещать больницы? У каждого человека найдется свое оправдание. О больничных порядках появилось немало юмористических и сатирических произведений, одним из таких является «История болезни» Михаила Зощенко. Это сатирический рассказ, который повествует о больничных порядках. Бывший пациент одной из больниц, «где ему не все понравилось», рассказывает, как он лечился от брюшного тифа.

Что же так поразило рассказчика в больнице? В первую очередь героя задели цинизм и черствость медперсонала. Там так привыкли наблюдать смерть, что считают ее обычным делом. Поэтому при больных свободно строят догадки, умрет такой-то или нет. На видном месте информация о выдаче трупов. Каждый человек, попав в больницу, желает выздороветь, а плакат об умерших говорит о неизбежности смерти, что не придает оптимизма.

Герой рассказа, с температурой под сорок, возмущается, его поражает равнодушие медперсонала. «Наверно, вы не выздоровеете, раз во все нос суете» — простодушно говорит ему медсестра. «Нет, я больше люблю, когда к нам больные поступают в бессознательном состоянии. По крайней мере, тогда им все по вкусу, всем они довольны и не вступают с нами в научные пререкания» — сердится фельдшер.

В отделении творится бесконечный бардак. Пациентам выдают белье не по размеру. Рассказчика с высокой температурой «в запарке» кладут на койку возле открытого окна. Потом медсестра восхищается тем, что он выжил: «двужильный организм». В «небольшой» палате на тридцать человек можно подхватить от соседей любую заразу. Тем более, что в больнице мухи, блохи, а больным «по недосмотру» суют немытую посуду. «И вы, наверно, неосторожно покушали из прибора, на котором ел коклюшный ребенок» — сочувствует герою «медсестричка». Именно из-за всего этого у рассказчика складывается негативное отношение к больнице и медперсоналу.

Волю героя к жизни, не может победить никакая медицина: «Организм взял свое, и я начал поправляться». Рассказчик поправился и ему хочется поскорее «удрать» из больницы. Его, как и многих других, забывают выписать, да и бумаги заполнять некогда. В это время «началось движение жен больных», которые пытаются вызволить близких «из плена».

После выписки герой узнает, что дома его считали умершим. Из бухгалтерии больницы пришло извещение, чтобы жена срочно явилась за его телом: «Это у них скончался кто-то, а они почему-то подумали на меня». Данный факт подтверждает разгильдяйство и халатность работников.

Становится ясно, почему после возвращения из больницы герой предпочитает «хворать дома» и обходит медицину. Думаю, многие согласятся с ним. Ведь и в наше время подобные больницы встречаются!

Откровенно говоря, я предпочитаю хворать дома.

Конечно, слов нет, в больнице, может быть, светлей и культурней. И калорийность пищи, может быть, у них более предусмотрена. Но, как говорится, дома и солома едома.

А в больницу меня привезли с брюшным тифом. Домашние думали этим облегчить мои неимоверные страдания.

Но только этим они не достигли цели, поскольку мне попалась какая-то особенная больница, где мне не все понравилось.

Все-таки только больного привезли, записывают его в книгу, и вдруг он читает на стене плакат:

Выдача трупов от 3-х до 4-х.

He знаю, как другие больные, но я прямо закачался на ногах, когда прочел это воззвание. Главное, у меня высокая температура, и вообще жизнь, может быть, еле теплится в моем организме, может быть, она на волоске висит, — и вдруг приходится читать такие слова.

Я сказал мужчине, который меня записывал:

— Что вы, говорю, товарищ фельдшер, такие пошлые надписи вывешиваете? Все-таки, говорю, больным не доставляет интереса это читать.

Фельдшер, или как там его — лекпом, — удивился, что я ему так сказал, и говорит:

— Глядите: больной, и еле он ходит, и чуть у него пар изо рту не идет от жара, а тоже, говорит, наводит на все самокритику. Если, говорит, вы поправитесь, что вряд ли, тогда и критикуйте, а не то мы действительно от трех до четырех выдадим вас в виде того, что тут написано, вот тогда будете знать.

Хотел я с этим лекпомом схлестнуться, но поскольку у меня была высокая температура, тридцать девять и восемь, то я с ним спорить не стал. Я только ему сказал:

— Вот погоди, медицинская трубка, я поправлюсь, так ты мне ответишь за свое нахальство. Разве, говорю, можно больным такие речи слушать? Это, говорю, морально подкашивает их силы.

Фельдшер удивился, что тяжело больной так свободно с ним объясняется, и сразу замял разговор. И тут сестричка подскочила.

— Пойдемте, — говорит, — больной, на обмывочный пункт.

Но от этих слов меня тоже передернуло.

— Лучше бы, — говорю, — называли не обмывочный пункт, а ванна. Это, говорю, красивей и возвышает больного. И я, говорю, не лошадь, чтоб меня обмывать.

Медсестра говорит:

— Даром что больной, а тоже, говорит, замечает всякие тонкости. Наверно, говорит, вы не выздоровеете, что во все нос суете.

Тут она привела меня в ванну и велела раздеваться.

И вот я стал раздеваться и вдруг вижу, что в ванне над водой уже торчит какая-то голова. И вдруг вижу, что это как будто старуха в ванне сидит, наверно из больных.

Я говорю сестре:

— Куда же вы меня, собаки, привели — в дамскую ванну? Тут, говорю, уже кто-то купается.

Сестра говорит:

— Да это тут одна больная старуха сидит. Вы на нее не обращайте внимания. У нее высокая температура, и она ни на что не реагирует. Так что вы раздевайтесь без смущения. А тем временем мы старуху из ванны вынем и набуровим вам свежей воды.

Я говорю:

— Старуха не реагирует, но я, может быть, еще реагирую. И мне определенно неприятно видеть то, что там у вас плавает в ванне.

Вдруг снова приходит лекпом.

— Я, — говорит, — первый раз вижу такого привередливого больного. И то ему, нахалу, не нравится, и это ему нехорошо. Умирающая старуха купается, и то он претензию выражает. А у нее, может быть, около сорока температуры, и она ничего в расчет не принимает, и все видит, как сквозь сито. И уж во всяком случае ваш вид не задержит ее в этом мире лишних пяти минут. Нет, говорит, я больше люблю, когда к нам больные поступают в бессознательном состоянии. По крайней мере тогда им все по вкусу, всем они довольны и не вступают с нами в научные пререкания.

— Вынимайте, говорит, меня из воды, или, говорит, я сама сейчас выйду и всех тут вас распатроню.

Тут они занялись старухой и мне велели раздеваться.

И пока я раздевался, они моментально напустили горячей воды и велели мне туда сесть.

И, зная мой характер, они уже не стали спорить со мной и старались во всем поддакивать. Только после купанья они дали мне огромное, не по моему росту, белье.

Я думал, что они нарочно от злобы подбросили мне такой комплект не по мерке, но потом я увидел, что у них это нормальное явление. У них маленькие больные, как правило, были в больших рубахах, а большие — в маленьких. И даже мой комплект оказался лучше, чем другие. На моей рубахе больничное клеймо стояло на рукаве и не портило общего вида, а на других больных клейма стояли у кого на спине, а у кого на груди, и это морально унижало человеческое достоинство.

Но поскольку у меня температура все больше повышалась, то я и не стал об этих предметах спорить.

А положили меня в небольшую палату, где лежало около тридцати разного сорта больных. И некоторые, видать, были тяжело больные. А некоторые, наоборот, поправлялись. Некоторые свистели. Другие играли в пешки. Третьи шлялись по палатам и по складам читали, чего написано над изголовьем. Я говорю сестрице:

— Может быть, я попал в больницу для душевнобольных, так вы так и скажите. Я, говорю, каждый год в больницах лежу и никогда ничего подобного не видел. Всюду тишина, порядок, а у вас что базар.

Та говорит:

— Может быть, вас прикажете положить в отдельную палату и приставить к вам часового, чтоб он от вас мух и блох отгонял?

Я поднял крик, чтоб пришел главный врач, но вместо него пришел этот самый фельдшер. А я был в ослабленном состоянии. И при виде его я окончательно потерял свое сознание.

Только очнулся я, наверно, так думаю, дня через три.

Сестричка говорит мне:

— Ну, говорит, у вас прямо двужильный организм. Вы, говорит, скрозь все испытания прошли. И даже мы вас случайно положили около открытого окна, и то вы неожиданно стали поправляться. И теперь, говорит, если вы не заразитесь от своих соседних больных, то, говорит, вас можно будет чистосердечно поздравить с выздоровлением.

Однако организм мой не поддался больше болезням, и только я единственно перед самым выходом захворал детским заболеванием — коклюшем.

Сестричка говорит:

— Наверно, вы подхватили заразу из соседнего флигеля. Там у нас детское отделение. И вы, наверно, неосторожно покушали из прибора, на котором ел коклюшный ребенок. Вот через это вы и прихворнули.

В общем, вскоре организм взял свое, и я снова стал поправляться. Но когда дело дошло до выписки, то я и тут, как говорится, настрадался и снова захворал, на этот раз нервным заболеванием. У меня на нервной почве на коже пошли мелкие прыщики вроде сыпи. И врач сказал:

— Перестаньте нервничать, и это у вас со временем пройдет.

А я нервничал просто потому, что они меня не выписывали. То они забывали, то у них чего-то не было, то кто-то не пришел, и нельзя было отметить. То, наконец, у них началось движение жен больных, и весь персонал с ног сбился. Фельдшер говорит:

— У нас такое переполнение, что мы прямо не поспеваем больных выписывать. Вдобавок у вас только восемь дней перебор, и то вы поднимаете тарарам. А у нас тут некоторые выздоровевшие по три недели не выписываются, и то они терпят.

Но вскоре они меня выписали, и я вернулся домой. Супруга говорит:

— Знаешь, Петя, неделю назад мы думали, что ты отправился в загробный мир, поскольку из больницы пришло из вещение, в котором говорится: «По получении сего срочно явитесь за телом вашего мужа».

Оказывается, моя супруга побежала в больницу, но там извинились за ошибку, которая у них произошла в бухгалтерии. Это у них скончался кто-то другой, а они почему-то подумали на меня. Хотя я к тому времени был здоров, и только меня на нервной почве закидало прыщами. В общем, мне почему-то стало неприятно от этого происшествия, и я хотел побежать в больницу, чтоб с кем-нибудь там побраниться, но как вспомнил, что у них там бывает, так, знаете, и не пошел.

И теперь хвораю дома.

ВОРОНЕЖ

МОУ СОШ №60

РАЙОННЫЙ КОНКУРС

ШТЭМ

СПЕКТАКЛЬ

ТЕАТРАЛЬНОЙ СТУДИИ

«АССОРТИ»

МИНИАТЮРА

по рассказу Михаила Зощенко

«История болезни»

(к 115-летию со дня рождения М. Зощенко)

РУКОВОДИТЕЛЬ МАНУКОВСКАЯ Т. А.

ВОРОНЕЖ

2009 год

Действующие лица и исполнители:

Главный герой - Юрканов Владислав

Фельдшер - Латынин Святослав

Медсестры - Исакова Татьяна

Попова Виктория

Больные - Плешков Илья

Гвоздков Влад

Дверцов Алексей

Вардумян Артем

Жена главного героя - Синякова Валентина

Санитары - Хатунцев Александр

Смерть - Вардумян Артем

2 санитара вносят на носилках больного и вываливают посреди сцены.

Главный герой: (Обращаясь к зрителям) Откровенно говоря, я предпочитаю хворать дома.

Конечно, слов нет, в больнице, может быть, светлей и культурней. И калорийность пищи, может

быть, у них более предусмотрена. Но, как говорится, дома и солома едома.

А в больницу меня привезли с брюшным тифом. Домашние думали этим облегчить мои неимоверные страдания. Но только этим они не достигли цели, поскольку мне попалась какая-то (озирается с испугом) особенная больница, где мне не всё понравилось. (Подходит к ширме с надписью. Читает.)

(возмущенно) Всё-таки только больного привезли, и вдруг он читает на стене плакат: «Выдача трупов от 3-х до 4-х». (из-за ширмы выглядывает смерть с косой)

Не знаю, как другие больные, но я прямо закачался на ногах, когда прочёл это воззвание. Главное, у меня высокая температура, и вообще жизнь, может быть, еле теплится в моём организме, может быть, она на волоске висит - и вдруг приходится читать такие слова.

(Мимо проходит доктор. Герой его останавливает)

Главный герой: (возмущенно) Что вы, товарищ фельдшер, такие пошлые надписи вывешиваете?

Всё-таки больным не доставляет интереса это читать!

Фельдшер: (с молоточком – стучит больному по коленкам, потом заглядывает герою в рот, светит фонариком. Качает головой, искренне удивляется и обращается в зал) Глядите: больной, и еле он ходит, и чуть у него пар изо рту не идёт от жара, а тоже наводит на всё самокритику!

(обращаясь к главному герою) Если вы поправитесь, что вряд ли, тогда и критикуйте, а не то мы действительно от трёх до четырёх выдадим вас в виде того, что тут написано, вот тогда будете знать! (показывая на вывеску, уходит)

Главный герой: (вдогонку, грозя кулаком) Вот погоди, медицинская трубка, я поправлюсь, так ты мне ответишь за своё нахальство. Разве можно больным такие речи слушать? Это морально подкашивает их силы! (хватается за голову, живот, еле стоит, шатается)

Медсестра: (сухо, без участия) Пойдёмте, больной, на обмывочный пункт.

Главный герой: (возмущенно) Лучше бы,- говорю,- называли не обмывочный пункт, а ванна. Это красивей и возвышает больного. И я не лошадь, чтоб меня обмывать.

Медсестра: Даром что больной, а тоже замечает всякие тонкости. Наверно, вы не выздоровеете,

что во всё нос суёте.

(Они подходят к ванне, где сидит кто-то)

Главный герой : (начинает раздеваться, но тут замечает вдруг старуху и кричит возмущенно) Куда же вы меня, собаки, привели - в дамскую ванну? Тут уже кто-то купается!

Медсестра: Да это тут одна больная старуха сидит. Вы на неё не обращайте внимания. У неё высокая температура, и она ни на что не реагирует. Так что вы раздевайтесь без смущения. А тем временем мы старуху из ванны вынем и набуравим вам свежей воды.

Главный герой : (возмущенно) Старуха не реагирует, но я, может быть, ещё реагирую. И мне определённо неприятно видеть то, что там у вас плавает в ванне.

Фельдшер: (обращаясь в зал) Я первый раз вижу такого привередливого больного. И то ему, нахалу, не нравится, и это ему нехорошо. Умирающая старуха купается, и то он претензию выражает. А у неё, может быть, около сорока температура, и она ничего в расчёт не принимает и всё видит как сквозь сито. И, уж во всяком случае, ваш вид (критически смотрит на главного героя…пауза) не задержит её в этом мире лишних пять минут. (пауза. Обращается в зал) Нет, я больше люблю, когда к нам больные поступают в бессознательном состоянии. По крайней мере, тогда им всё по вкусу, всем они довольны и не вступают с нами в научные пререкания.

Старуха: (грозя палкой) Вынимайте меня из воды, или я сама сейчас выйду и всех тут вас распатроню!

(старуху вынимают, главный герой залезает в ванну. Ему приносят комплект белья. Он одевается и выходит из ванны)

Главный герой : (обращаясь в зал, показывая на свое бельё)

Я сначала думал, что они нарочно от злобы подбросили мне такой комплект не по мерке, но потом я увидел, что у них это - нормальное явление. У них маленькие больные, как правило, были в больших рубахах, а большие - в маленьких.

И даже мой комплект оказался лучше, чем другие. На моей рубахе больничное клеймо стояло на рукаве и не портило общего вида, а на других больных (показывает на больных) клейма стояли у кого на спине, а у кого на груди, и это морально унижало человеческое достоинство.

(Медсестра отводит главного героя в палату.

Главный герой: (осматривает больных и удивленно обращается к медсестре) Может быть, я попал в больницу для душевнобольных, так вы так и скажите. Я каждый год в больницах лежу и никогда ничего подобного не видел. Всюду тишина и порядок, а у вас что базар.

Медсестра: (резко) Может быть, вас прикажете положить в отдельную палату и приставить к вам часового, чтобы он от вас мух и блох отгонял?

(Входит фельдшер, герой пугается и пятится, натыкаясь на шприц в руках медсестры, падает на пол. Все остальные равнодушно отворачиваются и уходят).

Главный герой: (поднимает голову и обращается к зрителям) Только очнулся я, наверно, так думаю, дня через три.

Медсестра: (удивленно, всплеснув руками) Ну, у вас прямо двужильный организм! Вы сквозь все испытания прошли. И даже мы вас случайно положили около открытого окна, и то вы неожиданно стали поправляться. И теперь, если вы не заразитесь от своих соседних больных, то вас можно будет чистосердечно поздравить с выздоровлением!

Главный герой: (обращается к зрителям) Однако организм мой не поддался больше болезням, и только я единственно перед самым выходом захворал детским заболеванием - коклюшем.

Медсестра: (беспечно) Наверно, вы подхватили заразу из соседнего флигеля. Там у нас детское отделение. И вы, наверно, неосторожно покушали из прибора, на котором ел коклюшный ребёнок. Вот через это вы и прихворнули.

Главный герой: (обращается к зрителям) В общем, вскоре организм взял своё, и я снова стал поправляться. Вскоре они меня выписали, и я вернулся домой.

Жена главного героя: (на голове - бигуди , в домашнем халате, держит кастрюлю)

Знаешь, Петя, неделю назад мы думали, что ты отправился в загробный мир, поскольку из больницы пришло извещение, в котором говорится: «По получении сего срочно явитесь за телом вашего мужа». Я побежала в больницу, там извинились за ошибку, которая у них произошла в бухгалтерии . Это у них скончался кто-то, а они почему-то подумали на тебя.

Главный герой: Хотя я к тому времени был здоров, меня на нервной почве закидало прыщами. В общем, мне почему-то стало неприятно от этого происшествия, и я хотел побежать в больницу, чтоб с кем-нибудь там побраниться, но как вспомнил, ЧТО у них там бывает, так, знаете, и не пошёл. И теперь хвораю дома…

(жена обвязывает шею героя шарфом и ласково обнимает его).

В этом рассказе Михаила Зощенко, написанном от первого лица (с яркой манерой рассказчика), герой неожиданно попадает в больницу. Вместо комфорта, лечения и даже отдыха, он окунается с головой в мир бюрократии. С юмором (иногда черным) показано, как бездушно там медицинский персонал относится к пациентам. Все названия, все порядки построены по казенному принципу, а больной – просто винтик в негармоничной системе. Например, по ошибке жене сообщат о смерти этого несчастного героя. Пациент мучается плохими условиями, бездушием персонала, но когда выздоравливает, несмотря на «лечение», и пытается вырваться из больницы, то его никак не отпускают.

Главная мысль и чему учит рассказ Зощенко История болезни

Это уморительный рассказ о том, что в советской больнице «отдохнуть» не удастся, тут нужно быстрей выздоравливать, чтобы вырваться из бюрократического ужаса. А вообще-то, лучше туда просто не попадать, не следовать примеру героя рассказа.

Читать краткое содержание Зощенко История болезни

Начинается рассказ с признания героя, что «хворать» он предпочитает дома, хотя в больнице всё должно быть, в принципе, культурней и правильней. Однако тут уж – с брюшным тифом деваться герою было некуда, он попадает в больницу. Пациента привезли, и, хотя он и в бреду, но ему первым делом бросилось в глаза объявление о часах, когда можно забирать трупы. Кстати, у самого героя такой характер, что он начинает со всеми спорить, всему возмущаться, доказывать что-то… Над ним только смеются! Дескать, к вам часового ещё приставить?

Но против системы и её «адептов» ничего нельзя сделать. Например, его приводят на «обмывочный пункт». Само это название до глубины души возмущает больного. Кроме того, на этом пункте уже моют старуху, а ему предлагают не обращать внимания на «маленькое» неудобство, но тут уж возмущается старая женщина. И это только начало его испытаний… Пижаму выдают ему не по размеру и, что самое неприятное, с печатью (почти клеймом), как и всем пациентам. В маленькой палате, куда его приводят, лежат около тридцати больных. Пациенты здесь не столько лечатся, сколько проводят время. И если бы это было приятным времяпровождением! Герою кажется, что он попал не в больницу, а просто в сумасшедший дом. Понятно, что все друг от друга заражаются.

Когда этот «двужильный» пациент, к удивлению врачей, перенёс благополучно всё лечение, выздоровел, даже подготовился к выписке, его никак не могут отпустить. Тут, как всегда, Зощенко показывает нелогичность советской системы. Парадокс заключается здесь в том, что больных поступает так много, что выздоровевших не успевают выписывать. Это могло бы показаться бредом, но такое, действительно, возможно при бюрократичной системе, когда приходится выдавать каждому сотни справок.

Когда герой всё-таки вернулся домой, его жене как раз и сообщили письменно, что нужно явиться за телом мужа. Оскорбившись, как всегда, он хотел было бежать в больницу, возмущаться, доказывать… но махнул рукой – систему не исправить. Вот только лучше держаться от нее подальше. В данном случае – болеть дома, а лучше совсем не болеть.

Картинка или рисунок История болезни

Другие пересказы для читательского дневника

• Краткое содержание Паустовский Похождения жука-носорога

  Петр Терентьев собирался на войну. От своего сына Степы, в подарок он получил жука, которого тот нашел на огороде.