Великие революции – "Ля Франс и мы". Революция французская и русская

Французская республика – наследница Великой революции, начавшейся в 1789 году. Когда в 1989-м Франция отмечала 200-летний юбилей тех событий, никто уже не подвергал сомнению значение революции как точки отсчета современной французской истории. Революционная триада – свобода, равенство, братство – является девизом сегодняшней Пятой Французской республики. Главный национальный праздник страны – 14 июля, день взятия тюрьмы Бастилия революционными силами.

При всем этом французская революция была кровавым и неоднозначным событием. Как формировалась память о ней и что значит это далекое событие для сегодняшних французов? Чем эта память отличается от того, как вспоминают о собственной революции в России – столетие спустя?

На вопросы Радио Свобода отвечает – историк, профессор Руанского университета, координатор сайта revolution-francaise.net и автор множества работ по этой теме.

– Сложилось ли у французов относительно общее видение революции, которое усваивается еще в школе? Можно ли сказать, что в национальном историческом каноне это событие – прогрессивный момент, когда были заложены основы современной республики и демократии?

– Да, можно сказать, что единство восприятия существует. Революция представляется именно как момент перехода от абсолютизма к демократии. Когда в 1989 году отмечалось двухсотлетие революции, был проведен опрос, показавший, что в обществе есть более или менее единое, скорее позитивное видение революции и что резко отличающиеся мнения мало распространены. Я думаю, что сегодня картина сходная, хотя восприятие некоторых моментов, в частности революционного террора, претерпело некоторые изменения. Пятая республика действительно представляет себя как наследницу революции. Однако подобное восприятие возникло только при Третьей республике (1870–1940), когда ожесточенные дебаты, которые велись вокруг революции весь XIX век, утихли, и обществу был предложен более спокойный взгляд на революцию. Третья республика решила сделать из этого события эпизод национального примирения, а не предмет раздоров, которым революция являлась целое столетие. Необходимость в большем национальном единении возникла после того, как Франция проиграла войну с Пруссией (1870–71). Проиграла потому, что нация не была достаточно сплоченной. Третья республика сделала из революции тот цемент, на котором должно было строиться новое республиканское государство.​

Во Франции помнят не только о своей, но и о российской революции

​– Как вписывается в этот исторический канон революционный террор , унесший тысячи жизней? Как воспринимаются казни королевской четы и множества контрреволюционеров? Каково отношение к Вандейскому контрреволюционному восстанию , в ходе которого, по ряду источников, погибло около 200 тысяч человек?

– В Вандее (на западе Франции) погибло все же меньше, чем 200 тысяч. Цифры эти достаточно спорные и часто используются политиками в собственных целях. Вандейский мятеж и его подавление – это, конечно же, один из наиболее болезненных моментов революции. Кто-то утверждал даже, что в Вандее имел место настоящий геноцид. Но такая оценка отвергается абсолютным большинством историков. Вандея – это столкновение республиканцев с роялистами, то есть гражданская война, а в каждой войне есть убитые с обеих сторон. Что касается террора, революционных репрессий, казней без суда и следствия – да, они действительно унесли примерно 35–40 тысяч жизней. Но существуют ли мирные ненасильственные революции? В большей или меньшей форме насилие в революции всегда присутствует. Мы видим это и сегодня на примере арабских стран. Все революционные движения сталкиваются с контрреволюционным насилием. Террор даже может быть представлен как элемент величия революционных сил. Собственно, так оно и было, ведь видение террора во Франции менялось несколько раз. Были периоды, когда террор был представлен как необходимое насилие для упрочения завоеваний революции, но были и другие, когда террор виделся как кровавое безумие.

Были периоды, когда террор был представлен как необходимое насилие

Сегодня для французов революционный террор – это кровавые репрессии и гильотина, но 30 или 80 лет назад на этот период смотрели иначе. На его сегодняшнем восприятии сильно сказались холодная война, критика тоталитарных диктатур и падение коммунизма. Историки французской либеральной школы, например Франсуа Фюре, в значительной степени адаптировали свое видение к западной идеологии времен холодной войны. Для них французская революция – это матрица всех последующих тоталитарных режимов. Сегодняшнее общепринятое видение террора во Франции возникло под влиянием именно этой исторической школы.

– А как представляется террор другими историческими школами? Как необходимое зло?

– Я и другие близкие мне историки считаем, что демократия и насилие в ходе революции неразделимы. Сам кровавый террор является продуктом волеизъявления народа, продуктом той анархии, которая царила в первые революционные годы. Террор – это дело рук народа, который поверил в возможность равенства. С другой стороны, Декларация прав человека и гражданина, принятая Учредительным собранием в августе 1789 года, – это текст, направленный против абсолютной монархии, против привилегий, за истинное равенство граждан.

Революция – это борьба свободы против ее врагов

Как только мы касаемся вопроса о переделе собственности и упразднении сословных привилегий, возникают проблемы. Доминирующий класс сопротивляется этим переменам. Такая реакция неизбежно вызывает репрессии. Во время революции предпринимаются попытки сделать эти репрессии наиболее законными, умеренными и справедливыми – даже в рамках правосудия на скорую руку. Однако решения на местах принимаются независимо от центра, в стране царит революционная анархия, которую можно назвать прямой демократией... Разумеется, по поводу насилия можно сожалеть, но обойтись без него – особенно в условиях войны, которая сопровождала Французскую революцию, – фактически невозможно. Как говорил Максимилиан Робеспьер , революция – это борьба свободы против ее врагов.

​– Вы посвятили много времени изучению биографии Максимилиана Робеспьера, самой яркой и самой противоречивой фигуры Французской революции. Получивший прозвище "Неподкупный", Робеспьер считается зачинателем террора, с ним связаны самые темные страницы революции. Робеспьер – яркий пример революционера-фанатика, готового во имя своих идей жертвовать и чужими жизнями, и своей собственной. Во Франции имя главного революционера страны или его соратников Марата или Сен-Жюста редко встречается в названиях улиц, школ или других общественных мест. Насколько заслуженна эта плохая репутация?

– В 2013 году вышла моя почти 600-страничная книга (в соавторстве с Марком Белисса) "Робеспьер: создание мифа". Действительно, в Париже ни одна улица не носит имя Робеспьера, однако в пригородах, в первую очередь тех, где во главе муниципалитетов долгое время стояли коммунисты, есть несколько таких улиц и площадей. В Аррасе, родном городе Робеспьера, его имя было дано одному лицею. "Неподкупный" вызывал полемику еще при жизни. Одни боготворили его, считая безусловным защитником революционных ценностей, другие ненавидели как главного представителя и защитника революции и республики. Черная репутация Робеспьера сложилась в так называемую термидорианскую эпоху (1794–99). Как известно, Робеспьер был казнен 10 термидора II года Республики (28 июля 1794 года по традиционному календарю), сразу после ареста, инициированного его противниками в Конвенте. Его крайне отрицательный образ надолго сохранился в обществе.

Сегодня французские левые силы в целом оценивают Робеспьера позитивно

В истории Франции были периоды, когда фигура Робеспьера была представлена в более позитивном свете: это Вторая республика (1848–49), правление "Народного фронта" (коалиции левых сил, 1936–38), когда Робеспьер становится героем французских коммунистов, которые ранее совершенно им не интересовались, считая Французскую революцию буржуазной. Затем 1968 год, когда Робеспьер был одним из символов освободительных движений во Франции и в других странах (так, выпуск 1968 года Национальной школы администрации – ENA, кузницы французских руководящих кадров, носит имя Робеспьера). В последующие годы имидж Робеспьера опять портится – нередко можно видеть его сравнения со Сталиным. И наконец, буквально в последние годы вышло несколько книг о Робеспьере. В преддверии выборов Франция пережила несколько скандалов, в том числе коррупционных, и общество вновь задается вопросом о том, какими должны быть его правители. Этим и объясняется новый интерес к деятелям прошлого и их переоценка. Сегодня французские левые силы в целом оценивают Робеспьера позитивно. Робеспьер или Сен-Жюст воплощают оба лица революции, о которых я говорил выше: борьбу за права человека и террор. Но следует подчеркнуть, что у них не было абсолютного контроля за происходящим, они – представители законодательной, а не исполнительной власти. Исполнительная власть в тот период была крайне децентрализована. И это одно из важных отличий французской революции от русской, при которой исполнительная власть была сосредоточена в руках совсем небольшой группы людей.

– В этом году вы переиздали сборник текстов историка Альбера Матье, современника Октября, озаглавленный "Русская революция и французская революция". Сравнимы ли эти две революции?

Большевики усвоили террор как метод революционной борьбы

– Сложно проводить такие параллели. Каждое историческое явление имеет особую природу. Конечно, сравнение может быть интересным. У большевиков было свое – довольно однобокое – видение Французской революции. У французских революционеров большевики позаимствовали террор, но не идею прав человека. Это неудивительно, так как в течение всего XIX века революция была представлена именно как террор и насилие. Ее демократическая, правозащитная составляющая долго игнорировалась. Что касается Альбера Матье, то он проводит некоторые параллели между меньшевиками и жирондистами. В России, как и во Франции, он видит широкую крестьянскую базу, поддерживающую восстание. Матье также сравнивает Ленина с Робеспьером, который был социалистом в широком смысле этого слова, выступая за перераспределение доходов в пользу самых бедных и расширение народных прав. Однако в 1922 году Альбер Матье, видя, что русская революция не является демократической и что исполнительные органы захватили всю власть в свои руки, признает свое сравнение неправомерным. Тогда же он выходит из компартии и с того момента поддерживает всех русских историков, критиковавших Сталина. Большевики усвоили террор как метод революционной борьбы, но не приняли демократической перспективы, первостепенной для французских революционеров.

​– Историки любят цитировать политика Третьей республики Жоржа Клемансо, заявившего в 1891 году, что революция – это единый блок, подразумевая, что и свержение монархии, и якобинский террор были ее необходимыми составляющими. Другие отказываются видеть в ней монолит и разбивают ее на этапы, каждый из которых оценивается по-разному. В России многие сожалеют о том, что революция 1917 года не остановилась в феврале, на этапе так называемой буржуазной революции. Могла ли Французская революция остановиться на умеренных буржуазных реформах?

– Я не думаю, что та революция была по своему духу буржуазной. Представители буржуазии ненавидели Декларацию прав человека и гражданина, потому что она гарантировала свободу и равенство всем членам общества. Экономическая свобода ограничена этой Декларацией, которая не является буржуазным текстом и настаивает на реальном, а не чисто формальном равенстве. Буржуазия постаралась ограничить процесс, начавшийся в 1789 году, заставить депутатов довольствоваться малыми реформами, которые намеревался провести еще Людовик XVI. Представители буржуазии совершенно не хотели давать власть народу и лишаться своих привилегий, не желали всеобщего избирательного права или какой-либо передачи собственности неимущим. За эти меры ратовало левое крыло Национального собрания, которое, кстати, выступало и против войны с иностранными державами, в отличие от более умеренных буржуазных политиков. При этом именно война привела к радикализации требований революции.

Представители буржуазии совершенно не хотели давать власть народу

Революция – это единый блок, если мы мыслим ее с самого начала как народное движение, революцию санкюлотов и широких народных масс, которой препятствуют умеренные силы, начавшие реформы, но быстро потерявшие контроль над ситуацией. Революция, как чудовище Франкенштейна, вырывается из-под контроля этих умеренных политиков, и народные волнения захлестывают всю страну.

– Как вы думаете, в российском обществе когда-нибудь появится единое спокойное восприятие революции? Правильно ли вообще делать мифы из исторических событий или создавать искусственный консенсус там, где его нет? С одной стороны, исторические мифы служат необходимым фундаментом нации, с другой – замораживают исследования, споры и стремление получить правдивую информацию о прошлом.

– Это вечное противоречие истории и памяти. Историческое мифотворчество неизбежно, им занимаются фактически все режимы для сглаживания общественных конфликтов и объединения нации вокруг определенных ценностей. Это то, что было сделано Третьей республикой в отношении революции или генералом де Голлем в отношении того, как вели себя жители Франции под немецкой оккупацией в 1940–44 годах. Чтобы избежать конфликтов и раскола в обществе, де Голль создал миф "Франции Сопротивления", в которой все как один противостояли нацизму. Это представление помогло нации сплотиться и выйти из этого тягостного периода. Каждый историк – это не только исследователь, но также гражданин, который может принимать участие в различных акциях памяти и чувствовать себя сопричастным им.

Разногласия необходимы, потому что без них нет демократии

Но важно понимать, что эти моменты не всегда вызывают единодушие. Задача историков – дать возможность выражать разные чувства, различную память об исторических событиях. Важно продолжать обсуждения и споры. Ведь то, что объединяет нацию, – это и все наши разногласия, и наша способность спокойно к ним относиться сегодня, после многих поколений ожесточенных конфликтов. Все эти конфликты, расколы, всё то, из-за чего мы страдали, или то, о чем мечтали, – часть нашей общей истории, которую надо понимать и принимать во всех ее противоречиях. Не затем, чтобы ее чествовать и превозносить, но чтобы уметь увидеть в ней то, что нас роднит. Разногласия необходимы, потому что без них нет демократии и нет республики. Именно дебаты и разногласия, конечно, ведущиеся в рамках закона, делают демократию по-настоящему живой.

Я думаю, что российский народ должен внимательно изучать свою историю. Полагаю, что восприятие революции 1917 года вряд ли будет спокойным. Но в обществе должны быть споры, а историки должны делать свою работу. Эту работу нельзя откладывать на потом, нельзя абстрагироваться от прошлого, пытаться игнорировать его. Иначе раны никогда не заживут. Молчание только усилит непонимание и неприятие прошлого.

Посещая систематически вот уже в течение десятков лет книжные магазины, я обратил внимание на отсутствие у нас литературы о Французской революции. Более того, даже в учебных программах СССР совершенно не упоминается об отношении Ленина к этому явлению. А ведь это странно. Как-никак мы являемся первой страной победившего социализма. Нам ли не изучать первую революцию мира, каковой является Французская. Конечно, от наших советских пугливых деятелей я и не ожидал, чтобы они выпускали у нас, тем более тогда, в СССР, труды теоретиков и практиков французской революции, таких, например, как Робеспьер, Марат, Дантон, чтобы у нас печатали мемуары активных участников тех событий. Мы и речи то секретарей коммунистических партий «братских стран» боялись у себя печатать. Но ведь можно было хотя бы дать советскую интерпретацию. Но нет, у нас и этого не было и нет. Конечно, мало ли какие книги отсутствуют в наших магазинах. Например, у нас даже в крупнейших книжных магазинах невозможно увидеть книги по наладке заводского оборудования, работе на станках, в частности на станках с ЧПУ. И это при том, что наши заводы в данное время представляют из себя весьма убогое зрелище, напоминающее скорее мастерские захудалого колхоза. Интеллектуальное скудоумие вообще является характерной чертой социализма и остаётся этой нашей особенностью по сей день.

Но, не буду отвлекаться. Как бы то ни было, меня столь странное замалчивание о столь грандиозном событии, как первая мировая революция, заинтересовало и, я решил несколько повнимательнее проанализировать причину нашей немоты и заодно сравнить, чем же отличается французская революция от русской. Разумеется, я имею в виду, так называемую Великую Октябрьскую социалистическую. Ну что же, начнём.

Итак, не смотря на то, что французская революция не установила социализма, а всего лишь покончила с феодализмом, она имеет с русской и много общего. Так что же?
Начнём с самого заметного явления – с ликвидации царизма.
Русский царь был сразу же арестован и отправлен на Урал. Людовик со своей супругой ещё долгое время оставались не только на свободе, но и активно участвовали в общественной жизни страны. Например, Мария-Антуанетта имела даже возможность работать на неприятеля и сообщать тому военные планы кампаний.
Депутаты конвента долго дискутировали, как судить короля. И хотя король был арестован в августе 1792 года, первый его допрос состоялся лишь 11 декабря.
Конвент провёл открытое голосование по поводу виновности короля.
Каждый депутат имел право мотивировать своё мнение.
Король имел даже адвоката.
Король несколько раз представал перед Конвентом, прежде, чем был казнён в январе 1793 года.
Так же открыто судили и Марию Антуанетту, прежде чем в октябре она была казнена.
И что интересно. Десятилетний сын короля не был убит, как это произошло у нас в Росси с его почти что ровесником. Мальчишку отдали на воспитание в приёмную семью. Да, за ним у чужих людей был плохой уход. Настолько плохой, что мальчишка, в конце концов, заболел туберкулёзом и умер. Всё так, но его не расстреливали в подвале неизвестные личности. А ведь о наших палачах мы до сих пор ничего по сути дела не знаем. Так, кое что о некоторых.
И что интересно, остальные родственники королевской семьи благополучно эмигрировали и проживали вполне спокойно за границей. Никто их не собирался похищать или убивать.
Более того, после казни Людовика 16 и Антуанетты остальные Бурбоны могли безбоязненно вернуться во Францию.
У нас в России, как мы знаем, уничтожили всех Романовых под корень вместе с грудными младенцами. Всего более ста человек.
То есть тайно вывезли на Урал, тайно казнили и потом нагло утверждали, что не знают даже, где могила. Хотя действительно про могилу ничего не могли знать, потому, как и могилы не было. Людей закопали как собак, даже место утрамбовали автомобилем. В конце концов, даже дом инженера Ипатьева снесли, где содержалась перед казнью семья самого Николая. А где казнили остальных и кто именно мы до сих пор с точностью и не знаем. Словно у ЧК и архивов нет.
И если я заговорил о царях, то необходимо сказать и о попытках спасения коронованных особо, как эти попытки изображаются у нас в литературе.
В той немногой литературе, которая имеется в России по этому вопросу, нам пытаются внушить, что иностранцы, в частности Англия, прямо таки ночи не спали, обдумывая, как бы спасти династию Франции или династию России, устроить бегство из страны Людовика 16 или Николая 2. Чушь собачья. По моему мнению, эти англичане наоборот стремились сделать так, чтобы и король и царь были казнены революционерами. Жизни этих особ не играли никакой роли, а вот смерть приносила дивиденды в виде компрометации этих «кровожадных выродков революционеров».
И не важно, что Людовик приходился родственником Леопольду и Николай тоже состоял в родстве с лордами.

Ну, и если пошла речь об иностранцах, то не лишне сказать и о вмешательстве оных во внутренние дела Франции и России. У нас любое иностранное вмешательство показывают, как попытку сохранить стабильность и старый порядок. Да чушь собачья. Надо понимать, время и действующих лиц. Англия в момент разгара революции во Франции была самым активным образом задействована в войне с нарождавшимися Соединёнными Штатами Америки. И то, что внутри её главного конкурента на материке, во Франции происходила смута, было Англии очень даже на руку. Что плохого в конкуренте, который не может воспользоваться твоими трудностями. Так что Англии революция во Франции была попросту выгодна. А вот что об иностранном вмешательстве говорит французский учёный Альбер Матьез, автор нескольких монографий о Французской революции.
Иностранное золото предназначалось не только для выведывания военных тайн, но и для возбуждения смут и создания всякого рода затруднений правительству.
А вот что говорил депутат Фабр д,Эглантин перед членами Комитета общественного спасения.
В республике существуют заговоры её внешних врагов - англо-прусский и австрийский, которые влекут страну к гибели от истощения.
Надо понимать, что любая смута внутри страны является благом для врагов, а то, что все эти революционеры горланят громкие лозунги, совершенно не страшно.
Недаром депутат Леба писал Робеспьеру:
- Не будем верить космополитическим шарлатанам, положимся только на самих себя.
Потому что предатели революции находились на всех уровнях власти. Собственно это были чаще всего даже не предатели, а скользкие авантюристы, которые шли в революцию ради личной наживы.

А что касается России, то мощь этого гиганта беспокоила всех. Никто не желал ей благ, её боялись. Поэтому смута внутри такой страны как Россия, которая отбрасывает экономику на сотни лет назад, была очень даже желательна всем странам.

Вроде бы и аналогичные события, а сколько здесь несхожести.
Хотя параллелей у двух революций немало. Есть и забавные.
Например, революционные имена, которые стали давать детям у нас в России. Типа Красармия, Дележ (дело Ленина живо).
Во Франции никто детям таких имён не давал. Но там происходило всё же нечто подобное. Во времена французской революции в Польше революционным наместником был известный сказочник Гофман. В то время он был прусским администратором Варшавы. Когда произошёл раздел Польши, то в русской части евреи получали фамилии по своим родным городам или по фамилиям их нанимателей. В Пруссии и Австрии фамилии евреям давали чиновники. Вот революционный чиновник Гофман и изголялся в меру своей литературной фантазии. Многие евреи в то время получили весьма дикие фамилии, например, Вонючка или Кошколапый в переводе на русский язык.
Или взять такое понятие, как «враг народа». Оно тоже пошло со времён французской революции. Даже должность комиссара была и во Франции и в России. Впрочем, так называли и помощников инквизитора в глубокой древности, ещё до всех революций. У инквизитора было два рода помощников – одних ему давало начальство, других он подбирал сам. Какие-то из них и назывались комиссарами.
Впрочем, статус государственных комиссаров был не только во Франции и России, но и в фашистской Германии. Да и члены нацистской партии в Германии обращались друг к другу так же, как у нас – товарищ.

Кстати, посылать рабочих в колхозы на сельхоз работы стали впервые французы. Конечно, тогда колхозов не было, но обмолот хлеба существовал. Вот на обмолот хлеба Комитет общественного спасения и мобилизовал рабочих города, так как крестьяне отказывались задарма работать.
Есть параллели, о которых сейчас вообще никто не ведает. Например, никто уже не знает о том, что мы сразу после революции семнадцатого года отменили старый календарь и ввели по примеру французов свой революционный, где не было названия дней недели, да и сама семидневная неделя была отменена. И названия дней мы заменили номерами. И вообще отсчёт нового революционного времени мы начали с 1917 года. То есть у нас в СССР не было, скажем, 1937 года или 1938 года, а были соответственно года 20 и 21 новой революционной эры.
Есть и другая несколько мистическая параллель. Например, друга народа Марата убила женщина Шарлотта Корде.
В Ленина по официальной версии стреляла тоже женщина, слепая Каплан.
А взять наш крейсер «Аврора», из которого мы стреляли по Зимнему.
Как ни странно, но нечто подобное есть и у французов. Якобинцы в своё время объявили восстание против подкупленных депутатов. А вот сигналом к такому восстанию послужил выстрел из сигнальной пушки. Не крейсер, конечно, но тоже неплохо.

Все эти параллели, конечно, так, курьёз. А революция это перемещение собственности и социальных слоёв. Так как происходило перемещение собственности во Франции?
Французская революция не намечала широкой передачи собственности одного политического класса другому.
Общинные имущества делились по закону, специально для этого изданному.
Даже имущество эмигрантов, тех, кто бежал от революции не отбиралось. Имущество эмигрантов продавалось с молотка. Причём бедным при покупке предоставлялась рассрочка на десять лет.
В общем, во Франции происходила распродажа национального имущества, тогда как в Росси это имущество просто отбиралось силой на вполне «законном основании революционного момента».
Хлеб у крестьян не отбирали, как у нас в России, а покупали. Другое дело, что крестьяне не хотели отдавать хлеб за обесцененные бумажные деньги, но это уже другой вопрос. Никто подчистую не отбирал у крестьянина хлеб.
Революционное Собрание намеревалось даже создать секцию для обеспечения неприкосновенности личности и собственности.
«Личность и собственность находятся под охраной нации», - говорили французы.
Однако попытки ввести всеобщую национализацию продовольствия во Франции делались и даже довольно успешно. И что интересно, эти идеи о национализации имущества распространялись в основном священниками, революционно настроенными священниками. Например, парижский аббат Жак Ру носился с идеей создания общественных магазинов, где были бы жёстко фиксированные цены, как у нас впоследствии.
Впрочем, идеи о национализации оставались не только идеями. В наиболее критический момент для французской республики, когда иностранные армии наступали по всем фронтам, а это был август 1793 года, была проведена не только всеобщая мобилизация, но и вообще всеми ресурсами страны стало распоряжаться правительство. Впервые в истории все товары, съестные припасы, сами люди находились в распоряжении государства.
Сен-Жюстом был даже проведён декрет о конфискации имущества подозрительных.
Ну, а что было у нас в России с личной собственностью и вообще неприкосновенностью личности, думаю, повторяться нет надобности.

Хотя про террор стоит всё же поговорить. В конце концов, ни одна революция не обходиться без террора. Естественно не обошлась без террора и французская революция. Выше я уже упоминал о такой категории граждан, как подозрительные. Что они означали во Франции.
Подозрительными лицами считались:
1) Те, кто своим поведением или своими сношениями, или своими речами и писаниями выказал себя сторонником тирании или федерализма и врагом свободы;
2) Те, кто не могли доказать законность своих средств к существованию;
3) Те, кому было отказано в свидетельстве о гражданственности;
4) Лица, кого Конвент или его комиссии отстранили от должности;
5) Те из бывших дворян, кто не выказал преданности революции;
6) Те, кто эмигрировал в период времени от 1 июля до момента опубликования декрета от 30 марта 1792 года, хотя бы они и вернулись во Францию в срок, указанный этим декретом или даже ранее срока.
О французском же законе о подозрительных известный историк Франции Альбер Матьез писал, что этот декрет представлял угрозу для всех, кто так или иначе мешал правительству, пусть даже и ничего не совершая. Если человек не принимал участие в выборах, к примеру, то он попадал под статью закона о подозрительных.

У нас в России никаких законов о подозрительных не было. Просто всякий материально обеспеченный человек автоматически считался врагом. Вообще, когда у нас говорят о красном терроре, то обязательно добавляют, что ведь и белые проводили террор. Но, однако, между красным и белым террорами есть существенное отличие. Красный террор означал фактически политический геноцид. Людей преследовали не за провинности, не за преступления, а потому, что они принадлежали к определённому социальному классу. Белые не убивали людей только за то, что человек был грузчиком или крестьянином. Белый террор это, в конце концов, просто ответная реакция самообороны, но, ни в коем случае не геноцид против своего народа. А ведь у нас происходил именно геноцид. Кстати, то что во Франции происходил в то время политический геноцид, французы признают вполне открыто, мы же этот очевидный факт упорно отрицаем и сегодня, как и отрицали многое другое. Например, мы упорно не признавали подлинности партийных архивов, захваченных немцами на советских территориях во время Второй мировой войны. Ну, фальшивка это. Не могут столь чудовищные документы принадлежать гуманной советской власти. Мы и расстрел двадцати с лишком тысяч, к примеру, польских офицеров отрицали в течение пятидесяти лет. Ну откуда мы знаем, кто там кого расстрелял и почему у этих трупов дырки от пуль в черепах.
Вообще о масштабах красного террора у нас и во Франции того периода можно судить хотя бы потому, что французы для казней использовали гильотину. Да, впоследствии она была заменена расстрелами из ружей и пушек, но всё равно таких масштабов, как у нас в России французский террор не достиг. Тут и сравнивать нельзя. А ведь что сами французы пишут о своём терроре.
Они, например, смело признают, что под предлогом свободы убивалась сама свобода. Да и сам террор сделался повальным.

А что же тогда говорить про Россию?
У нас в России убивали миллионами и не в тюрьмах, а просто в домах. Убивали не по приговору суда. А просто потому, что человек был дворянин, священник, просто обеспеченный. К тому же у нас в России из тюрем были освобождены все уголовные преступники. Они тоже стали и судьями и палачами на вполне законных основаниях, пополнив ряды ВЧК и рабочей милиции. Нормальный человек просто так не пойдёт убивать других.
Не надо забывать, что и сам Сталин был, в конце концов, в первую очередь уголовным авторитетом, знаменитым в преступной среде грабителем инкассаторов. Причём при ограблениях применялись бомбы, а не стрелковое оружие. При взрывах гибли не только инкассаторы, но, так же ни в чём неповинные люди, случайные прохожие у которых, как и у инкассаторов, тоже были и дети и жёны. Впрочем, под взрывы русских революционеров попадали и женщины и дети. Бомба она ведь не разбирает, кто перед ней. Люди, её метающие, те, разумеется, понимали, но им-то как раз было совершенно наплевать на судьбы других.
Проведём ещё раз параллель между нашим террором и террором французским.
В августе, сентябре 1792 года в тюрьмах Франции было произведено уничтожение заключённых.
Вот, например, описание убийств в тюрьмах Франции, которое приводит Альбер Матьез.
«Опьянение убийством было так велико, что убивали без разбора уголовных преступников и политических, женщин и детей. Некоторые трупы, как например принцессы де Ламбаль, были страшно изуродованы. Число убитых, по приблизительным подсчётам, колебалось между 1100 и 1400.»
Повторюсь, у нас в России уголовных преступников в тюрьмах не убивали в массовом порядке, если не считать 1941 года, когда мы истребляли всех заключённых, перед тем как оставить город. Кстати, именно такими расстрелами, которые НКВД не сумело скрыть, очень умело воспользовались немцы, демонстрируя людям казнённых бедолаг, которых коммунисты уничтожили перед отступлением, или, точнее, перед бегством. Но это были меры военного времени. А так, как неоднократно утверждал Шаламов, а ему ли не знать, если человек отбухал в ГУЛАГе двадцать лет, уголовники в лагерях считались для советской власти «друзьями народа». При помощи уголовников чекисты держали дисциплину в лагерях. Например, на строительстве Беломоро-Балтийского канала было всего четыреста чекистов. Охрану я не считаю. Вплоть до пятидесятых годов у нас в стране охрана состояла из вольнонаёмных стрелков. Так вот эти четыреста человек управляли огромной массой заключённых именно при помощи уголовников. И так было повсеместно. То есть власть и уголовщина срослись у нас в стране уже в то время довольно крепко. Да и с чего бы ей не срастись, если сами революционеры были такими же уголовниками. Наиболее яркий пример - сам Сталин.
А вот ещё один факт французской революции.
В Нанте революционер и жуткий пьяница Каррье организовал массовые потопления на кораблях, баржах, лодках. Жертв потопления было до двух тысяч.

Если взять революцию Русскую, то можно видеть несоответствие масштабов террора. Размеры нашего ГУЛАГа превосходят не только всё французское, но и вообще не имеют аналогов своими зверствами и гигантоманией. А ведь террор в СССР это не только годы революции. Это и последующее преследование людей за их происхождение, за то, что у людей родственники за границей, за то, что человек находился в плену, просто на оккупированной территории, был увезён в Германию. Я знаю одну женщину, которую увезли в Германию в грудном возрасте вместе с матерью. Потом ей был закрыт путь для карьеры, профессионального роста. Неважно, что она была в Германии младенцем. Всё равно она уже не имела права поступать в ВУЗ. Именно поэтому эта женщина окончила лишь техникум. И то ей говорили, что должна считать данный факт за счастье. Террор в СССР, вообще принимал самые разнообразные формы, причём зачастую для окружающих совершенно незаметные. Но от этого он не становился гуманнее.
Хотя мы и сегодня стараемся тщательно скрывать масштабы террора. Например, мало кто знает о найденном в СССР захоронении под Челябинском, где в общей яме находилось восемьдесят тысяч трупов с пулевыми отверстиями в черепе. К слову, число жертв только в этом тайном захоронении коммунистов превышает количество жертв в печально знаменитом Бабьем Яре. Эти люди были просто расстреляны, как утверждают власти, в тридцатых годах. Разумеется, убивали бедолаг люди «без страха и упрёка», то есть наши славные НКВДшники. Причём в яме было и много детских скелетов. Не будем забывать, что у нас в СССР полная уголовная ответственность наступала с тринадцати лет. Этот закон был отменён лишь в середине пятидесятых годов. Впрочем, как говорят, там были скелеты и людей более юного возраста. Этот факт говорит о том, что люди не арестовывались в своих домах. Иначе бы они все были рассортированы по половому и возрастному признакам: женщины и мужчины были бы в разных лагерях, дети в детских домах. В данном захоронении все жертвы находились в одной общей могиле. Скорее всего, вся эта масса людей являлась интернированными из Прибалтики или с Западной Украины, или из Молдавии, или из поделённой между немцами и советами Польши. По каким-то причинам их решили не рассортировывать по возрастному и половому признаку, а просто убили. И что интересно, тогдашни власти нашего гуманного СССР тут же запретили вести дальнейшие исследования в данном районе. Это может означать лишь одно – рядом находились и другие подобные захоронения столь же крупные.
Это, конечно, очень печальная тема. Поговорим лучше о человеческом происхождении. Я имею в виду не теорию Дарвина и не расистские разглагольствования нацистов. Меня в данном случае интересует более всего наше отношение к классовым корням человека. Мы же просто не могли обойтись без обвинения человека в его классовой принадлежности. А ведь вменять в вину человеку его происхождение или сложившиеся не по его воли обстоятельства, значит просто руководствоваться бездумным фанатизмом. Разве не так? Но в случае с Челябинским захоронением это уже не столько фанатизм, сколько простое уголовное изуверство людей, наделённых государственной властью.
Если уж во Франции террор, как признают сами французы, был перманентным, то у нас он был вообще всеохватным.

Парижский издатель газеты того времени Жак Ру, писал, что нельзя требовать любви и уважения к правительству, осуществляющему свою власть над людьми путём террора. Наша революция не сможет завоевать мир путём возмущения, разрушения, огня и крови, превращая всю Францию в одну огромную тюрьму.
Это то, что и произошло с гуманным СССР. Страна превратилась в один большой концентрационный лагерь, где люди были поделены на палачей и их жертвы.

Да, между Французской революцией и революцией Русской много, очень много схожего, но мне бы хотелось отметить некоторое серьёзное расхождение. В данном случае я имею в виду главных действующих лиц революции. Дело в том, что во Французской революции не было вождей из пролетариата. Все депутаты были дворяне. Был один Жак Бедняк из крестьян. Вот и всё. У нас в России имелось много и не дворян. А на государственных должностях в России после революции вообще оказалось множество людей совершенно безграмотных. Даже среди министров было много людей с двумя классами образования. Да что там говорить про время революции и вскоре после неё. Достаточно вспомнить уровень образования наших членов политбюро уже в восьмидесятые годы. Даже такой хвалёный интеллигент, якобы интеллигент, как Андропов имел за плечами всего лишь речной техникум. А ведь этот человек занимал самые верхние эшелоны власти.

Разумеется, если мы ищем сходство между этими двумя революциями, то нельзя пройти мимо такого явления, как отмена титулов, гербов, сноса памятников королям и их сподвижникам. Мы и в этом вопросе пошлее далее французов. Мы не просто уничтожили все памятники в городах, но даже на кладбищах. Ну а как же, раз человек был «приспешник царизма», то его могилу надо срыть, сравнять с землёй. Что у нас в славном СССР и делалось весьма усердно. И если во всех цивилизованных странах сейчас имеются могилы очень древние, то у нас нигде нельзя обнаружить таковых. Коммунисты постарались, очень постарались. Особенно наглядно такое старание видно на примере бывших социалистических стран, где со времён Первой мировой войны повсеместно были воинские кладбища солдат вражеской армии. Эти кладбища никто не разрушал, пока страны не превратились в социалистические после Второй мировой войны. Социализм разрушил все старые воинские кладбища в социалистических странах. Исчезли могилы прославленных людей. В данном вопросе коммунисты так же проявили вполне классовый подход, отринув не только веру, но и совесть.

Но, если я заговорил о вере, то не лишне будет сравнить отношение к религии наше и французов. Во Франции, кстати, очень многие революционные депутаты были или епископами, или просто кюре.
Конечно, все священники во Франции, подпадали в разряд «подозрительных». Более того, если они не слагали с себя сана, то их просто сажали в тюрьму. Хотя теоретически во Франции в то время существовала свобода вероисповедования. Конвент, к примеру, утвердил даже свободу культов. Более того, такой активный деятель революции, как Робеспьер всерьёз считал, что преследование христианской религии было организовано иностранными агентами для того, чтобы возбудить среди верующего населения ненависть к революции. Преследование религии Робеспьер считал новым фанатизмом, произрастающим из борьбы со старым фанатизмом. Более того, Робеспьер так же придерживался мнения, что разрушителями церквей являются контрреволюционеры, орудующие под маской демагогии.
Да, во Франции церкви закрывались тысячами, становясь зачастую революционными храмами. Например, Нотр-Дам был превращён в храм разума. Но, всё же французы стремились как то упорядочить этот процесс, проводились какие то революционные реформы. У нас же, в СССР храмы если и не разрушались, то превращались не в храмы разума, а в склады или мастерские, священники же оптом объявлялись «врагами народа» и попросту уничтожались. И этот процесс каннибальства и вандализма у нас в стране продолжался не одно десятилетие.

Конечно, говоря об этих двух революциях, невозможно не сказать о таком общем явлении для социализма, как дефицит всего, спекуляция, глобальное воровство, взяточниство. Не будем забывать, что и сама зловещая аббревиатура ВЧК расшифровывается как Всероссийская Чрезвычайная комиссия по борьбе со спекуляцией и преступлениями по должности. В связи с этим мне бы хотелось отметить такую деталь, как отсутствие столь суровых органов в странах «загнивающего капитализма». Весь этот букет явлений: саботаж, коррупция, спекуляция, мародёрство, глобальный дефицит всего, взятка как стиль жизни характерны в таких гигантских масштабах лишь для гуманного социализма. Естественно, весь этот набор язв был уже и у французов.
Да, французы ввели фиксированные цены на продукты. И какие последствия? Да пустые прилавки, как и у нас в родном СССР.
Так же как и у нас у французов была введена карточная система на продукты первой необходимости; на хлеб, на сахар, на мясо, на мыло и прочее и прочее. Полное совпадение. Что у них, то и у нас.
И что особенно интересно. В стране, которая всегда славилась своими винами, своими виноделами, виноградниками вдруг стали широко распространяться поддельные вина. Масштаб бедствия приобрёл такие размеры, что были даже введены специальные должности комиссаров для пробы вина. И это в винной Франции! У нас таких комиссаров не было, зато поддельные вина и по сию пору в большом ходу.
Но чем же французский дефицит, тот хаос в торговле и экономике отличается от нашего? Отвечу коротко – масштабом. Например, во Франции никогда не применялась вооружённая сила для проведения реквизиций, лишь была усиленна административная централизация. Наши ЧОНовцы выгребали всё.

Ну, и если мы заговорили про воровство, то не лишне сказать и о революционных полицейских структурах.
Во Франции Собрание учредило чрезвычайный уголовный трибунал, судьи и присяжные которого назначались самим Конвентом, а не выбирались народом.
Обратите внимание на наличие присяжных. У нас в России людей вообще расстреливали без суда и следствия просто за одну принадлежность к классу «эксплуататоров и мироедов».
Во Франции имущество приговорённых к смерти поступало в пользу республики. Несостоятельным родственникам осуждённых при этом оказывалась материальная помощь. Обратите внимание на такую щепетильную деталь, как забота о родственниках осуждённых, которым оказывалась материальная помощь. Наши чекисты просто бы посчитали дураками этих ненормальных французов за такую мягкотелость. Но, как правило, чекисты были людьми безграмотными и никаких мыслей по этому поводу попросту не имели.
А французы? Ну что с них взять. У этих ненормальных имелись у заключённых даже защитники, более того и защитники, и подсудимые могли свободно выражать свои мнения. Вольность неслыханная.
Хотя ко времени термидора, как институт защитников, так и предварительные допросы обвиняемых были всё же ликвидированы.
Эти французы и заговорили к тому времени уже по-другому.
Чтобы подвергнуть наказанию врагов отечества, достаточно их обнаружить. Дело идёт не столько об их наказании, сколько об их уничтожении.
Эти речи уже больше похожи на наши, российские.
Даже само понятие «врагов революции» было в конце концов расширено до такой степени, что под ним понимали всех, кто пытается ввести в заблуждение общественное мнение, воспрепятствовать народному просвещению, развратить нравы и общественную совесть.
Это уже ближе к Ленину и даже к Сталину.
«Пусть террор будет поставлен в порядок дня», - говорил депутат Руайе.
Вот это уже нам значительно ближе и понятнее.
А депутат Шомет прямо предлагал организовать революционную армию наподобие наших ЧОНов. Про части особого назначения это я уже сам добавил, потому как нет у человечества машины времени. Просто по схожести поставленных задач. Эти отряды должны были доставлять в Париж реквизированный хлеб. А далее депутат говорил: «Пусть гильотина последует за каждым таким отрядом». Вполне здравомыслящий человек, который вполне понимает, что так просто никто свой хлеб чужому дяде не отдаст.
Наверное, поэтому до французов всё же стало доходить, что террор это не временное средство, а необходимое условие для создания «демократической республики». Может, не все так считали, но депутат Сен-Жюст считал именно так.
Вообще, хотя сами французы и считают, что в то время происходил политический геноцид, меня, как человека родившегося в нашем гуманном СССР, просто поражает мягкотелость этих лягушатников. Вдумайтесь сами, Дантон, этот архитектор революции добился, чтобы ни один генерал, министр или депутат не мог быть привлечён к суду без специального декрета Конвента.
Какой суд? Какой специальный декрет? Да эти французы просто ненормальные. Меня лично мягкотелость этих французов просто изумляет. Например, председатель трибунала Монтане даже пытался спасти убийцу Марата Шарлоту Карде.
Ну, кто столь долго церемонился у нас с этой слепой истеричкой Каплан, которая якобы стреляла в Ленина. Не важно, что она в двух метрах не видит человека, главное её поймали. А значит надо быстренько её расстрелять.
Вообще с французскими карательными органами творилось чёрт те что. Например, в назначенном Комитетом общественной безопасности и Комитетом общественного спасения трибунале среди судей и присяжных не оказалось ни одного рабочего.
Ну, куда это дело годится?
А среди назначенных членов трибунала у этих французов имелись даже высшие дворяне, например, маркизы.
Это в трибунале маркизы? Это же жуть! У нас в России такого, разумеется, не было.
Да, странные люди эти французы. Они и королей то судили открыто. Например, политический процесс над королевой проходил открыто и продолжался несколько дней.
Уму непостижимо. Нет, чтобы казнить тайно, как это сделали мы, в каком-нибудь подвальчике, так они всё на публику выносят. Ну, не ненормальные ли?
Вообще совершенно бесхарактерный народ, никакой революционной твёрдости. Правда, появился у них закон об ускорении приговоров, который даже привёл к увеличению смертных приговоров. Но цифры, но цифры.
С 6 августа по 1 октября 1794 года было приговорено к смерти всего 29 человек.
Это просто какая-то насмешка над революционным правосудием. Даже если учесть, что в следующие три месяца были приговорены к смерти 117 заключённых.
Разве это масштаб?
И что самое ужасное, так это то, что многие из осуждённых вообще были оправданы. Некоторые приговорены к ссылке, некоторые к тюрьме, для некоторых аресты даже не имели никаких последствий.
Это просто издёвка над революцией!
Хотя не всё так печально в этой мягкотелой Франции. Они таки поумнели.
Комитет общественного спасения организовал бюро административного надзора и генеральной полиции.
Эти французы начали даже действовать решительно. Например, по приказу Бонапарта за границей хватают герцога Энгиенского и привозят во Францию для казни.
Герцога, разумеется, казнили. Но, что интересно, Мюрат, губернатор Парижа в то время, долго не соглашался поставить свою подпись под смертным приговором герцога. Мюрата пришлось уговаривать и даже подарить ему после казни герцога кругленькую сумму в сто тысяч франков за его подпись на приговоре. Но меня не это удивляет, а то, что в СССР Мюрата бы в подобном случае никто не стал уговаривать, его бы просто казнили вместе с похищенным герцогом.
Да, странный народ эти французы. А ещё о каком-то геноциде талдычат. Хотя несколько сот тысяч революция у них всё же уничтожила. Но разве эту цифру можно сравнить с нашими масштабами?

Вообще даже в схожести событий есть много и расхождений. Взять хотя бы революционную армию. У французов солдатам платили, то есть они получали зарплату. Французы даже пытались при помощи армии бороться с безработицей. Например, депутат Шалье предлагал составить армию из безработных и платить им двадцать су в день за службу.
У нас в России никто за службу не платил. У нас и сейчас-то солдаты фактически бесплатно служат, то есть мы службу как бы и профессией не считаем. Кормят тебя, одевают и что ещё? По нашим понятиям этого вполне достаточно.
Да и вообще мы более решительно проводили мобилизацию. У французов, к примеру, богатый человек мог откупиться от армии, как у нас сегодня. Хотя имеется очень существенное различие в методах. Сыновья состоятельных родителей могли откупиться от службы, наняв за себя другого человека. Сейчас у нас никто не нанимает другого человека за себя, но деньги по-прежнему решают всё.
Хотя, во времена революции у нас в России откупиться от армии было нельзя. Старых кадровых офицеров, которых ещё не успели убить, мы насильно мобилизовывали, беря в заложники родственников этих людей. Чтобы особо не дёргались.
Сходство с явлениями в армии проявляется и в массовом бегстве офицеров. Но тут есть и отличия. Французские офицеры в массовом порядке имели возможность иммигрировать из страны. Наших офицеров просто убивали в массовом же порядке. Например, от крови морских офицеров Нева была красной.
Заблуждения безграмотных людей – руководить может любой. И в армиях революционных на командные должности людей выбирали сами солдаты.

Естественно, что при помощи армии обе революции производили перманентную политику, то есть, расширяли революционную экспансию, расширяли за пределы страны.
Французы, как и русские революционеры, воображали, что все народы только и жаждут того, чтобы установить у себя революцию.

Но, в отличие от русских, французы считали, что главными деятелями революции будет интеллигенция, писатели, мыслители. Ведь у них во Франции революция была делом буржуазии. Рабочие не являлись лидерами.
Как и французы, мы также составлялись планы осуществления революции за границей.
Дантом, например, по этому поводу высказался вполне определённо.
«В нашем лице французская нация создала великий комитет общего восстания народов против королей».
Конвент даже принял проект декрета, предложенный Ла-Ревельером-Лепо: «Национальный конвент от имени французской нации обещает братскую помощь всем народам, желающим вернуть себе свободу».
Мы тоже постоянно сували свой нос, вернее дуло «калашникова», куда надо и куда не надо.
Революционеры Франции собирались поднять восстание по всей Европе.
Наши масштабы были значительно шире, мы мечтали о мировой революции, о раздувании «мирового пожара». Ни больше, ни меньше.
Хотя, если разобраться, то и мы и французы вели речь о всемирной войне, собираясь уничтожать старый мир.
Как говорил Альбер Матьез:
- Подобно старым религиям, революция собиралась распространять своё евангелие с мечом в руке.
Монархии нужен мир, республике - воинственная энергия. Мир нужен рабам, республике же - укрепление свободы, - утверждали французы. А мы что, говорили что-то другое?
Здесь у нас с французами полное совпадение взглядов и дел.
Французы начали устанавливать революционные режимы за границей весьма и весьма активно. Впрочем, и мы тоже.
Узурпируя власть, навязывая революционные порядки в других странах и мы, и французы использовали популистский лозунг – «мир хижинам, война дворцам».
На деле эта политика оборачивалась обыкновенным насилием, не более того.
В общем, и те и другие, активно проводили обыкновенную завоевательную политику от которой местное население совсем не было в восторге.
Вспомним хотя бы, сколько миллионов людей бежало из социалистического рая. Из одной ГДР ушло на запад несколько миллионов человек. Это была единственная страна в социалистическом лагере, где население страны катастрофически сокращалось из-за массового бегства.
Но ведь бежали из всех стран социализма. Порой бегство принимало формы просто экстремистские. Только у нас в СССР, начиная с середины пятидесятых годов, произошло сто захватов авиалайнеров. Это за какие то сорок лет.

И если я заговорил о революционной экспансии, то не лишне напомнить, что Французы имели за границей не только многочисленных агентов-агитаторов, но и активно субсидировали газеты.
Мы, при помощи третьего интернационала, тоже совершали всякого рода экспансию во внутренние дела других стран. И довольно назойливо.

Но если сравнивать эти две революции, то необходимо сравнить и вождей революции. Это весьма любопытно.
Начнём с Наполеона.
В юности Наполеон, как истый корсиканец, питал ненависть к французам.
А интересно, какие чувства испытывал юный Джугашвили, то ли грузин, то ли осетинец, к русским?
У Наполеона было совсем немного женщин по советским понятиям, хотя и имелся незаконнорожденный сын от полячки, которого так никто никогда и не признал королём. По-крайней мере его победы на сексуальном фронте и близко не приближаются к всеохватному Берии. Да и малолеток, как Сталин он тоже никогда не имел.
Наполеон, как и Гитлер был весьма начитан. Наполеоном были основательно проштудированы Плутарх, Платон, Тит Ливий, Тацит, Монтень, Монтескье, Рейналь.
Меня могут спросить, почему я, проводя сравнение революций французской и русской, упоминаю Гитлера? Да как же можно, говоря о Сталине, не упомянуть при этом и Адольфа? Совершенно немыслимо. Они же как два сапога составляют в истории неизменную пару.
Но продолжим всё-таки про Наполеона.
Наполеон испытал глубокое отвращение к толпе, штурмующей Тюильри, назвав их отъявленным сбродом и подонками.
А интересно, какие чувства питал Сталин, отправляя миллионы ни в чём не повинных на смерть?
Наполеон лично ходил в атаки. А ведь в то время все атаки были рукопашной схваткой. А что такое рукопашная схватка? Лучше всего об это сказано у Юлии Друниной. Наполеон был ранен штыком в одной из атак. Это был боевой офицер.
Сталин и на самолётах то никогда не летал, боялся за свою драгоценную жизнь.
Наполеон очень заботился о своей многочисленной семье. Даже когда он получал весьма скромное жалованье, то и тогда не переставал поддерживать родственников.
Как относился к родственникам Сталин, мы знаем. Все родные его жены были им лично уничтожены.
За свои экстремистские взгляды Наполеон получил прозвище террориста.
Сталина никто так не называл, хотя он и попал в книгу рекордов Гиннеса как самый массовый убийца. Но и без этого Сталина вполне можно причислить к когорте террористов. Разве не он организовывал нападения на инкассаторов, в результате чего от бомб гибли и случайные прохожие?
Наполеон заигрывал с санкюлотами, заимствуя их жаргон, ругательства.
Сталин ничего не заимствовал, он просто был хамом от природы.
В революцию Наполеон, как сторонник Робеспьера, арестовывался и провёл несколько недель в ожидании казни.
Сталина никто после победы революции не арестовывал.
Наполеон, после казни Робеспьера некоторое время не мог найти работу и даже пытался устроится к туркам офицером.
Для наших революционеров такая биография стоила бы человеку жизни.
Вообще, что касается человечности, то Гитлер, как ни странно это звучит, был, на мой взгляд, более человечнее Сталина. Например, Гитлер помог эмигрировать из страны лечащему врачу своей матери, несмотря на еврейское происхождение.
Что действительно объединяет Гитлера со Сталиным, так это сочинение стихов. Правда Гитлер сочинял для конкретной девушки, а что сочинял Сталин простому народу неизвестно и по сей день.
И Наполеон и Гитлер очень сильно в своё время нуждались. Но, ни тому, ни другому даже в голову не пришло заняться грабежами, как сделал Сталин.
Гитлера военная комиссия признала не годным к строевой, но он подал петицию королю Людвигу 3 с просьбой служить в баварском полку и после этого был призван на военную службу.
Гитлер был награждён Железным крестом первой и второй степени.
Сталин в окопах никогда не бывал.
Наполеон женился на Жозефине Богарне, которая была вдова и на пять лет старше Бонапарта.
Сталин, как известно, выбирал малолеток.
Наполеон тщательно контролировал газеты, следя лично за тем, чтобы пресса создавала его образ для народа в выгодном свете.
Сталин его в этом переплюнул. Об этом даже не стоит распространяться. Недаром Сталина впоследствии обвинили в создании собственного культа личности.
Наполеон, как и Сталин, везде появлялся в скромной одежде. Но, если Сталин носил военную форму, то Наполеон всюду появлялся в скромной штатской одежде. Если же надевал военную форму, то без всякого золотого шитья.
Наполеон, хотя и приказал в своё время расстрелять четыре тысячи пленных турок под Яффой, всё же не был столь кровожаден, как Иосиф. Об этом даже и говорить не стоит.
Членов Директории в Париже откровенно презирали за наглое беззастенчивое воровство, взяточниство, за роскошные каждодневные кутежи.
Сталин вёл себя скромнее. Кутежи он устраивал по ночам, но тоже каждую ночь и это в то время, когда люди буквально умирали с голоду на улицах, как было в тридцатых годах. О таком удручающем положении мы знаем сейчас по сообщениям немецкой разведки того времени, которые сохранились в архивах.
И опять я перескочу к нацистам.
В Германии при нацистах введена единая идеология, введена однопартийная система.
Тоже было и у нас.
Внешняя политика, как революционной Франции, так и советской России отличалась крайней агрессивностью. Впрочем, так же, как и Германии.
Наполеон с женщинами не церемонился. Например, известен случай с одной актрисой, которой он сходу сказал: «Входите. Раздевайтесь. Ложитесь».
А как вели себя за ночными кутежами наши члены, которые политбюро? Что, Берия сидел, пил лучший коньяк, закусывал чёрной икрой и не использовал своих подчинённых, я имею в виду женскую обслугу, челядь? Сомневаюсь. Если уж ему ничего не стоило схватить любую приглянувшуюся женщину с улицы, то что говорить о подчинённых. А Сталин что, перестал любить малолеток? Вообще не обращал внимания на женщин? Сомневаюсь. С таких-то харчей и у мёртвого встанет.
Эмигрантам разрешили вернуться во Францию. У нас если кто и возвращался, то их в лучшем случае ждал концлагерь на многие годы.
Наполеон о религии имел вполне уважительное мнение. Он говорил, что если у людей отнять веру, то в конце концов ничего путного из этого не выйдет и из них получаться лишь разбойники с большой дороги.
Сталина такие проблемы не волновали. Он сам был разбойником, грабителем, налётчиком на инкассаторов.
Фуше организовал весьма искусную и эффективную сеть полицейского шпионажа, покрывшую всю страну.
А наша политическая полиция была хуже что ли? Малочисленнее? К тому же она была оснащена уже в то время эффективной электроникой, пусть во многом и закупаемой за границей.
Десмонд Сьюард, английский историк, в своей книге «Наполеон и Гитлер» так описывает полицейские методы того периода во Франции.
Аресты из психологических соображений производились в основном по ночам, с арестованными не церемонились и в случае необходимости развязывали им язык пытками.
Если бы я не знал, что это говориться о революционной Франции, то решил бы, что речь идёт о славном СССР, где даже детей пытали, ибо полная юридическая ответственность наступала в СССР с 13 лет. Это означает, что с человеком уже в этом возрасте могли делать всё: пытать, казнить. И этот возраст в тринадцать лет, возраст полной юридической ответственности, сохранялся в славном СССР вплоть до пятидесятых годов.
Наполеон обладал абсолютной властью как гражданской, так и военной и был выше закона. Так пишет о Наполеона английский историк Десмонд Сьюард.
А Сталин какой властью обладал? Абсолютной или не абсолютной?
На Наполеона было совершено несколько покушений. Одно из них в 1804 году было благополучно предотвращено полицией. Главный исполнитель Жорж Кадудаль, человек необычайной силы, был схвачен полицией. При аресте Кадудаль убил и изувечил нескольких полицейских агентов. Его, разумеется, обезглавили, в конце концов. Но, вот что интересно, главный организатор того неудавшегося террористического акта получил всего два года тюрьмы и затем, после высылки из Франции благополучно жил в Америке.
В Советском Союзе человек получал смертный приговор даже за ошибку в написании фамилии Сталина, вернее, его клички.
Наполеон был весьма воздержан в еде. Обычный его обед состоял из цыплёнка, бульона, чашки кофе и небольшого количества вина.
Как кутили по ночам наши члены политбюро известно сейчас каждому. Кутили и члены обкомов. Особую популярность приобрели кутежи товарищей из Смольного дворца во время блокады. Они совершенно не испытывали дефицита в продовольствии. Для них даже весь период блокады Ленинграда не переставали печь торты.
2 декабря 1804 года Наполеон был коронован императором французов.
Сталина никто не короновал. Но разве его образ жизни отличался от королевского? Да Иосиф и сам признавался своей матери, что он является царём. Ведь его никто за язык не тянул. Точно так же, как никто не тянул за язык и Брежнева, который тоже себя считал царём на полном серьёзе.
Хотя французская революция отменила все титулы, Наполеон впоследствии создал новую знать. Появились и князья, и бароны, и герцоги, и графы. Но давайте зададим себе вопрос, а наши партийные деятели разве не были знатью? Разве все эти секретари обкомом и горкомов не являлись в конце то концов по сути дела обыкновенными удельными князьками? У них было своё снабжение, свои врачи, свои санатории. И всё это на гораздо более высоком уровне, явно не на народном.
Прав вполне наш советский режиссер Сергей Герасимов в своём фильме «Журналист», утверждая, что у нас общество хоть и бесклассовое, но не без кастовое.
Расписывая достоинства советской власти, обычно говорят, что она давала людям квартиры, строила стадионы. Но ведь и при Адольфе Гитлере в Германии для рабочих строились огромные жилые массивы и стадионы.
Да, что касается Гитлера. Ведь он тоже носил вполне скромную форму без знаков различия. Как и великий Сталин, как и Бонапарт.
Описывая безжалостность Гитлера, обычно говорят, что он уничтожал не только настоящих противников, но и просто потенциальных. Так, на всякий случай. При этом Адольф не уничтожал семьи противников. Советская власть уничтожала всех, под корень.
И, если уж я ненароком, к слову упомянул Германию, то стоит сказать пару слов о концлагерях. В 1937 году во всей Германии содержалось чуть более тридцати семи тысяч заключённых.
У нас в том же году нашей политической полицией, этой опричниной Сталина, только офицеров было убито свыше сорока тысяч. В лагерях же находились миллионы.
И если я уж заговорил о Гитлере, то стоит сказать и его кулинарных пристрастиях, которые были весьма скромны, как и у Наполеона. Да, он обожал пирожные и торты со сливочным кремом, но в остальном был вполне умерен в еде. Овощные супы, котлеты из орехов. У меня нет сведений, отказался ли Гитлер от чёрной икры, когда узнал её стоимость, но если и не отказался, то всегда помнил эту цену. Сталину, как и его окружению, на стоимость икры было в высшей степени наплевать, как и на стоимость других деликатесов, которые эти члены политбюро потребляли ежедневно и, конечно, еженощно.
И если я ненароком упомянул Гитлера, то стоит сказать немного о грамотности фюрера.
Гитлер владел французским и английским языками. Пусть не в совершенстве. Но фильмы смотрел без переводчиков, журналы иностранные читал сам, не обращаясь к услугам переводчиков. И, вообще, Адольф очень много читал, как и Наполеон.
Англичане считали, что в этой французской республике люди живут хуже рабов. Вот как высказывался один англичанин о том времени.
Парижское общество выглядит очень жалким – все боятся соглядатаев тайной полиции, а Наполеон нарочно культивирует всеобщую подозрительность, «считая это лучшим способом удержать население в повиновении».
А какой ужас наводила на людей наша политическая полиция? А ведь это всего лишь махонький участок деятельности всеохватного НКВД-КГБ.
Кстати, Наполеон тоже говорил: «Я правлю с помощью страха».
Современные историки дружно соглашаются с тем, что имперская Франция была не в меньшей степени полицейским государством, чем нацистская Германия. Мне бы хотелось в связи с этим задать другой вопрос. А в какой степени полицейским государством был СССР?
Свидетельства того времени указывают, что цензура во Франции была невыносимой. В Париже выходило лишь четыре газеты, по сравнению с семьюдесятью тремя в 1799 году. Каждый номер газеты перед опубликованием прочитывался министром полиции.
Были запрещены к продаже все Британские газеты.
Думаю, что про советскую цензуру говорить нет необходимости. У нас и сейчас то в газетных киосках нет иностранных журналов и газет, а при «развитом социализме» их и подавно не было.
Так как из-за всеобщей воинской повинности не хватало рабочих рук в деревне, то Наполеон начал эксперименты с рабской рабочей силой, используя на сельскохозяйственных работах австрийских военнопленных. У нас в стране, как известно, использовали своих, внутренних «врагов народа». И их, этих врагов, было значительно больше, чем иностранных пленных.
Полиция была вездесущей. Кругом были провокаторы, выслеживающие противников режима.
Это говориться о французской полиции. Но, если данного факта не знать, то вполне можно подумать, что речь идёт о нашей полиции.
Наполеон любил, когда ему выказывали неповиновение. В этих случаях он мог видеть своих противников, и ему было легче сломить их сопротивление.
Думаю, Иосиф был не меньшим интриганом, более того, интриганом очень и очень лицемерным. Все свои жертвы он перед арестом обласкивал, говорил что-то хвалебное жертве. А потом уничтожал человека.
Вот что писал Наполеон своему брату Жозефу, назначенному королём Неаполя: «Мне бы хотелось, чтобы неаполитанцы попробовали поднять бунт». Другими словами он советовал своему брату спровоцировать восстание, чтобы выявить врагов, которых затем уничтожить.
А ведь этот метод является наиболее любимым в СССР. У меня, конечно, нет допуска к советским архивам, но я просто уверен, что и восстание в Венгрии, и восстание в Германии, и восстание в Чехословакии и в других социалистических странах спровоцированы искусственно советами. Для чего? Причин много. Попробую назвать самые ходовые.
Во-первых, выявить врагов советской власти, чтобы иметь повод уничтожить их.
Во-вторых, под шумок заслать свою агентуру в стан врага. Среди тысяч иммигрантов и даже миллионов очень непросто выявить агентов КГБ. Правильно?
Да больше и ни к чему называть другие причины. Ценность провокации видна уже и из этих двух.
Ничего нового в подобных методах нет. Что касается французов, то двести с лишком лет тому назад премьер-министр Великобритании обвинил французов в том, что они нарочно спровоцировали население Венеции на восстание, чтобы иметь повод для вторжения.
Для советов требовалось лишь небольшое знание истории, никаких нововведений.

Да, ещё несколько слов о различие двух революций.
Когда в Лионе вспыхнуло антиреволюционное восстание, то после подавления дома восставших богачей французы постановили снести. Ненормальные. У нас бы из этих домов сделали большие коммуналки.

— Вы занимаетесь раскопками полей боев времен Первой мировой войны. В России она продолжилась Февральской революцией 1917 года, которая положила начало кардинальным изменениям в стране. У вас есть ощущение связи между Первой мировой и российской революцией? В чем она заключалась?

— Да, конечно, с началом Первой мировой войны страны были вовлечены в широкомасштабное военное противостояние, причиной которого был незначительный конфликт.

В этом участвовали и солдаты русского экспедиционного корпуса. Останки одного из них я и обнаружил 24 декабря 2016 года после трех лет поисков. Я считаю, что роль экспедиционного корпуса имеет особое значение в российской истории Первой мировой войны. Российская империя потеряла в ней около 1,7 млн человек. Это во многом и повлекло за собой крах Российской империи.

Роль экспедиционного корпуса — это отдельная тема, поскольку русских солдат, простых людей, обменивали на оружие.

Сейчас слабо верится, как можно было отправить людей воевать за 4 тыс. км от их дома, чтобы сражаться за Францию.

Солдаты русского экспедиционного корпуса сражались в рядах французской армии, находились под руководством французских генералов.

Конечно же, нельзя отрицать взаимосвязь событий всей Первой мировой войны и Февральской революции. Но действия русского экспедиционного корпуса стоят особняком.

— Давайте поговорим об упомянутой вами находке — останки русского солдата, погибшего сто лет назад в так называемом наступлении Нивеля. Расскажите об этом эпизоде истории Первой мировой и роли России.

— В 1916 году российский император предлагает обменять солдат на оружие. По факту сами французы просят русских отправить им людей в обмен на поставки вооружений. Во Францию Николай II отправляет две бригады — первую и третью. В первой бригаде среди солдат был будущий маршал Родион Малиновский, который сражался в битве за местечко Курси. Мы с ним, кстати говоря, однофамильцы, но не родственники. Это польская фамилия.

Сначала русских солдат отправили сидеть во французских траншеях в 1916 году. Французская армия в то время боролась за Верден. Поэтому в 1916 году русские солдаты по сути не принимали участия в военных действиях, они просто сидели в окопах.

Но уже в 1917 году во время наступления Нивеля их направили на самый опасный участок фронта, вместе с солдатами из Сенегала.

Начало наступления было назначено на 6 утра 16 апреля. Они выиграли битву при Курси и заняли местное поселение. Но уже 19 апреля третья бригада отправилась на опаснейшую битву в горной местности. Наступление началось в 15 часов.

Неизвестный солдат, останки которого мне удалось обнаружить, погиб всего спустя полчаса после начала битвы, в 15.30. Я могу назвать точное время его гибели.

Гибель русских солдат, которые пошли в атаку в первых рядах, можно отследить поминутно на основе целого ряда отчетов. Эти солдаты наткнулись на штыки противника уже через 250 метров, были вынуждены пробираться через редуты с колючей проволокой. Им не удалось совершить стремительный рывок. Не успела битва еще начаться, а все, кто был в первых рядах, уже погибли.

Эта ситуация считается военной ошибкой со стороны французов: немецкие траншеи бомбили именно они. То есть, по сути, французы стреляли в немцев, но попадали в русских.

Вероятнее всего, обнаруженный мной солдат погиб в штыковом бою или от пули у первой линии обороны противника. Его тело так и осталось лежать на этом месте. Солдат погиб в 15 часов 30 минут 19 апреля 1917 года.

Теперь о роли России в этой истории. К этому времени русские уже мало чего ждали от этого боя: в России уже был революционный комитет, который призывал солдат (в том числе из экспедиционного корпуса): «Товарищи, мы не будем больше сражаться». Уже тогда проводилась активная антивоенная пропаганда.

Революционные власти говорили, что вернут корпус на родину и прекратят военные действия. За два дня до наступления они заявили, что силы корпуса пойдут сражаться, но в последний раз. Солдаты пошли на бойню, но им удалось выиграть битву.

Впоследствии их отправили в лагеря на юг Франции. Солдаты не хотели больше принимать участие в военных действиях, потому что Россия вышла из войны. Для российского экспедиционного корпуса это было уже не их сражение.

Личный состав корпуса частично был расстрелян французами, частично — возвращен в Россию через одесский порт.

Но была еще другая часть солдат, которые решили остаться во Франции и воевать до конца войны — это так называемый Русский легион. Сегодня во Франции живут их потомки. Я лично знаю очень много таких людей, после войны они занимались, например, фермерством.

— Как складывались отношения союзников в Первой мировой войне? Как относились к русским?

— Что касается «наступления Нивеля», силы русского экспедиционного корпуса начали наступление на 6 минут раньше положенного, то есть в 14.54). Произошла техническая ошибка с часами. Вообще, французы должны были подождать эти 6 минут и поддержать атаку — не настолько это было критично. Конечно, на фронте время — это очень важный фактор.

Когда французы увидели, что немцы расстреливают русских из пулеметов, они не стали выходить на их защиту и остались на своих местах. Французский аргумент был в том, что «это — не их война».

Как они относились к русским? У меня есть некоторые письменные отчеты французских офицеров, у которых отсутствовало уважение к русским. Такие офицеры вообще всех иностранных солдат в принципе не уважали, будь то чернокожие сенегальцы, будь то русские. Этих солдат все время отправляли в самые опасные места.

У меня даже есть уникальный документ одного офицера, который мой отец взял в архиве. Он пишет: «Мы не будем наступать вместе с русскими, потому что это невыносимо, они ужасно себя ведут». Это объясняется отчасти тем, что русским солдатам недоставало дисциплины. Причиной этому было и то, что русские и французы говорили на разных языках, переводчиков не было — все они погибли.

Другие же французские офицеры писали о «храбрых русских бригадах».

Если вы посмотрите на свидетельства французских офицеров различного уровня, все сходятся на том, что в действительности русские юноши приехали умирать за Францию — в этой чужой для России войне на Западном фронте. Эта война не сулила им никаких выгод.

Был один известный французский писатель Жан Жионо, один из лучших, у которого друг был солдатом русского экспедиционного корпуса, он погиб в «бойне Нивеля». То есть на фронте завязывалась и дружба между русскими и французами.

Когда русские наступают, они никогда не останавливаются. Они настоящие бесстрашные воины.

Во время захвата высоты Мон-Спен русские дошли до самой вершины в штыковой атаке, подрываясь на гранатах. Это были настоящие русские «мужики», настоящие воины.

Что касается отношений между союзниками в целом, у Франции и Великобритании они были очень хорошие. Американцы воспринимались как «великие спасители». Но на деле происходит одно и то же — нельзя не учитывать фактор России.

— Много говорилось о проблеме со снабжением российских войск во время Первой мировой. Насколько лучше России была подготовлена к войне Германия, а также европейские союзники Москвы? Что говорят об этом ваши археологические находки?

— В плане подготовленности к войне Германия была лучшей. Я проводил археологические раскопки и могу с точностью сказать, как были организованы немецкие вооруженные силы. Это было невероятно для того времени.

Железные дороги были разобраны на части, чтобы превратить их в забетонированные убежища, укрепленные рельсами. Они отличались высоким уровнем военной организации. Немцы были рождены для войны.

Если бы Германия не настроила против себя весь мир, она оба раза выиграла бы войну. Но дело в том, что каждый раз они становились совершенно ненормальными.

Если посмотреть с точки зрения военной организации на французов, то траншеи были неглубокими, плохо сделанными. В них убивали солдат, как только они высовывали головы. Траншеи были защищены тоненькими листами железа. Немцы же выстраивали настоящие крепости. То же было и на Восточном фронте.

Хотя там наступление и велось на равнинной местности, они прорывали оборону русских. В любом случае, в плане военной организации Германии не было равных. Им даже поставляли пиво из Бразилии. Потрясающе!

У них у первых появились стальные шлемы, в то время как некоторое русские сражались в фуражках, а французы в самом начале — в кепи. Немцы всегда действовали очень эффективно.

Россия планировала отправлять во Францию по 20 тыс. солдат в месяц. Из-за плохой организации 1-я бригада русских солдат отправилась из Москвы через Иркутск во Владивосток и уже оттуда прибыла в Марсель, проделав огромный путь в 20 тыс. км. Они обогнули весь мир.

В 1-й бригаде был и будущий маршал Родион Малиновский. Он из Владивостока через Джибути попал во Францию. Это невозможно, очень плохая организация. Вы себе представляете, сколько нужно обеспечения для бригады? 3-я бригада гораздо быстрее прибыла в место назначения. Она отправилась из Архангельска и прямиком оттуда прибыла во французский Брест.

— Революция в России сорвала планы очередного масштабного наступления ВС страны. Были ли в Европе ожидания, что в России в ближайшее время может произойти революционный взрыв? Как союзники приняли революцию?

— Как только в России прокатилась волна протестов и произошла революция, союзники ощутили неотвратимость военной катастрофы.

Если бы Германия смогла перебросить свои силы с Восточного фронта во Францию, то немцы выиграли бы войну. Но при условии, что Соединенные Штаты и Великобритания не отправили бы дополнительные контингенты во Францию.

Когда США понимают, что смогут одержать победу в войне, они в нее вступают. Причем всегда — под занавес. Но нужно признать при этом, что они отправили 2 млн солдат во Францию, на Западный фронт.

Что касается реакции на революцию в России, французы особо не говорили об этом. Разве что русские солдаты во Франции говорили: раз произошла революция, царя больше нет, то им пора возвращаться домой. Затем Россия подписала сепаратный мир в Брест-Литовске. На что французы им отвечали: «Нет-нет! Вы должны остаться».

Французы делали ставку на офицеров будущего «белого движения», сторонников сохранения монархии.

Не думаю, что на первых порах во Франции были сильно обеспокоены событиями Февральской революции. Франция была поглощена проблемами Первой мировой.

— По вашим впечатлениям, чем отличались русские солдаты того времени от военнослужащих европейских стран?

— Солдаты российского экспедиционного корпуса прибыли во Францию, имея при себе только униформу, которая отличалась от французской. У них не было снаряжения — этим их обеспечивали французы. Также, конечно, у них были личные вещи, например православные кресты. Но фуражки, которые они носили, — это французские фуражки с российскими символами.

Что действительно их отличало, так это военная форма и сапоги. Но оружие было то же самое, что и у французов. Им выдавали винтовки системы Бертье 07/15.

Говоря о поведении русских солдат, их характеризуют как дерзких и безрассудных. Они не страшились высовываться из траншей и навлекать на себя этим немецкий огонь, они ничего не боялись.

Я даже видел свидетельства о том, что два русских отправились в наступление на Мон-Спене на велосипеде. А другие уходили в наступление, забрав с собой всю свою провизию.

Они были простыми крестьянами, которых обучили военному делу, а не солдатами. Ведь экспедиционный корпус сформировывался в январе, а уже в феврале его отправили во Францию.

Во Франции их обучали в лучшем случае два-три месяца. У них не было большого опыта. Но сами по себе они были храбрыми воинами, которых все же уважал генерал, командовавший русскими войсками.

По его словам, в «бойне Нивеля» они единственные одержали победу. Именно поэтому им поставили монумент в Курси, ведь именно им удалось удерживать эту деревню на протяжении всей войны. Я считаю, что они — настоящие герои.

— Вы — один из энтузиастов идеи возвращения останков российских солдат, павших в Первой мировой, на родину. Почему вы считаете это важным?

— Сегодня об этих людях все забыли. А ведь у них были и жены, и дети. Уже сто лет останки этих российских солдат покоятся под землей, которую обрабатывают фермеры, даже не подозревая об этом. А мы ходим по этой земле, и никто не знает об этом. А я даю им как бы вторую жизнь, находя их останки.

Только представьте, что тело это несчастного молодого человека, которому было около 20 лет, будут перезахоронено в его родной земле, в России. У него будет настоящая могила, куда люди смогут приносить цветы.

Я думаю, что это лучше, чем оставлять его останки в траншее на поле боя. Для меня это проявление уважения к человеческому существу.

Молодые двадцатилетние юноши вынуждены были умереть ни за что. Несправедливо оставлять их гнить под землей.

Если же похоронить их с военными почестями на родине или даже во Франции, это будет очень важно. Меня это трогает до глубины души. Я сам в течение восьми лет был на военной службе, был командиром отряда в сухопутных войсках. Я уважаю погибших солдат, которые рисковали своими жизнями и отважно шли на смерть.

Долгие годы Французская революция конца XVIII века, положившая начало эпохе Наполеоновских войн, именовалась не иначе как Великая, а ее последствия для Франции оценивались как весьма и весьма прогрессивные. Кто только не приложил руку к формированию такого рода представлений: и французские либеральные историки, и русская демократическая интеллигенция, и, конечно же, большевики. Между тем сегодня очевидно: такое прочтение французского прошлого – не более чем миф

С реставрацией Бурбонов во Францию вернулся долгожданный мир. Страна, более четверти века находившаяся в непрестанной войне со своим прошлым, со своими гражданами и со всей Европой, наконец-то смогла вздохнуть спокойно. Вздохнуть – и подвести итог тому, что случилось с ней после 1789 года.

Переформатирование памяти

У современников Французская революция XVIII века оставила тяжелые воспоминания: экономическая разруха, террор, кровопролитные войны…

Входили, правда, в революционное наследие и так называемые принципы 1789 года: суверенитет народа, равенство граждан перед законом, свобода личности, слова и совести, неприкосновенность собственности, единая система налогообложения, признание естественных прав человека и проч. Однако поклонники этих принципов – либералы – в начале эпохи Реставрации (1815–1830) составляли явное меньшинство. У большинства же французов, переживших революцию, ее заманчивые лозунги и благие обещания неизменно ассоциировались с печальной реальностью.

Но постепенно в общественную жизнь пришло новое поколение, для которого революция была уже не лично пережитым опытом, а преданием минувших дней.

Если Франция в XVIII веке представляла собою
богатую, экономически процветающую страну, то финансовое положение ее монархии было достаточно сложным. Устаревшая финансовая система не могла обеспечить растущие потребности

Чтобы сделать ее образ привлекательным для молодежи, талантливые (и тоже молодые) либеральные историки Луи-Адольф Тьер и Франсуа-Огюст Минье описали в своих трудах революцию как неизбежный результат всего предшествующего развития страны. Суть их трактовки состояла в том, что средний класс, сила которого неуклонно крепла на протяжении нескольких столетий, возглавил движение народа против деспотизма королевской власти и доминирующего положения дворянства. Именно средний класс разрушил прогнивший Старый порядок и открыл дорогу к установлению нового, прогрессивного мироустройства.

Полет аэростата братьев Монгольфье 19 сентября 1783 года в Версале в присутствии королевской четы и 130 тыс. зрителей
Предоставлено М.Золотаревым

Такое переформатирование памяти оправдало себя: участники всех последующих французских революций, которых на протяжении XIX века оказалось еще немало, вдохновлялись образом именно этой, первой революции, которую они считали олицетворением прогресса.

Русский культ Французской революции

В России либеральная интеллигенция XIX века пошла еще дальше, сотворив, по определению Александра Герцена , «культ Французской революции» и рассматривая ее как провозвестие светлого будущего и своей страны.

Интересно, что нигде больше, кроме России, эту революцию не додумались называть Великой – даже у нее на родине. А у нас и поныне нередко можно услышать отголоски этого былого культа в употреблении замшелого понятия-анахронизма «Великая французская революция», давно отвергнутого профессиональными историками.

В самой же Франции трактовка революции как перехода от склоняющегося к упадку Старого порядка к современному обществу получила в XIX–XX веках дальнейшее развитие в либеральной историографии, а затем, с некоторыми нюансами, и в трудах исследователей, принадлежавших к тем или иным направлениям социалистической мысли. Характерной стала принятая историками-марксистами чеканная формулировка: «В результате буржуазной революции Франция перешла от феодализма к капитализму».

Воздействие революции на экономику Франции
чаще всего определяют теперь ни больше ни меньше как катастрофу

Во второй половине ХХ века сторонники такой интерпретации провозгласили ее классической. Впрочем, столь удивительная «самоканонизация» отнюдь не свидетельствовала об абсолютной уверенности самих приверженцев в бесспорности трактовки. Как раз наоборот, именно тогда все ее ключевые положения подверглись атаке со стороны историков так называемого критического направления.

Первым предложил критически взглянуть на все то, что ранее беспрекословно принималось на веру, английский историк Альфред Коббен . В 1954 году он выступил с лекцией, которая так и называлась – «Миф Французской революции».

Впоследствии классическая трактовка происшедшего тогда во Франции подверглась скрупулезному критическому анализу в работах французских, американских, немецких, а с 1980-х годов и российских исследователей.

Сегодня картина революции, случившейся на исходе XVIII века, представляется совершенно иначе, чем еще относительно недавно. Оказалось, что созданная либеральными историками эпохи Реставрации и доминировавшая на протяжении многих десятилетий интерпретация революции и в самом деле являла собою миф или, точнее, череду мифов.

Успехи Старого порядка

Первый из таких мифов – утверждение об экономической неэффективности Старого порядка, якобы превратившегося в тормоз для дальнейшего развития страны.

Как показывают проведенные в последние десятилетия изыскания по экономической истории Франции, в последней четверти XVIII века это была одна из самых богатых и многолюдных стран Европы, по численности населения уступавшая лишь России (27 млн против 30 млн). Наблюдавшийся в течение всего столетия демографический подъем – следствие устойчивого экономического роста. Особенно быстро развивались сектора экономики, связанные с колониальной торговлей. По ее общему объему, увеличившемуся за этот период в 4 раза, Франция вышла на второе место в мире после Великобритании. Причем разрыв между двумя странами неуклонно сокращался, ибо темпы роста французской внешней торговли были намного более высокими.

Французский флот в 1780-е годы был одним из самых мощных в Европе
Предоставлено М.Золотаревым

Сотни французских судов курсировали в «атлантическом треугольнике»: из Франции они везли в Африку ром и ткани, там наполняли трюмы чернокожими рабами для плантаций Вест-Индии, откуда возвращались в метрополию груженные сахаром-сырцом, кофе, индиго и хлопком. Колониальное сырье перерабатывалось на многочисленных предприятиях, окружавших морские порты, после чего готовая продукция частично потреблялась в самой стране, частично продавалась за рубеж. Атлантическая торговля стимулировала развитие судостроения, текстильной и пищевой промышленности.

В сфере тяжелой промышленности Франция тоже лишь немногим уступала Великобритании. Только эти две страны к 1789 году могли похвастаться такими технологическими нововведениями, как применение паровых машин и выплавка чугуна с использованием кокса в качестве топлива.

Заметный прогресс наблюдался и в сельском хозяйстве. Рост валового продукта в этом секторе с 1709 по 1780 год составил около 40%. Интенсивная пропаганда новейших методов агрикультуры, которую при активной поддержке властей осуществляли просветительские общества, приносила свои плоды. Особую восприимчивость к передовым достижениям демонстрировали крупные, ориентированные на рынок дворянские и фермерские хозяйства, ставшие настоящей матрицей капитализма. И хотя в деревне – где больше, где меньше – еще сохранялась система тех или иных повинностей крестьян в пользу сеньоров (землевладельцев), уже имела место ярко выраженная тенденция к превращению этого сеньориального комплекса в обычный для капиталистического рынка земли порядок арендной платы. Подчас возникавшие споры о размерах и обоснованности таких платежей стороны решали правовым путем – через суды. Вооруженных конфликтов между крестьянами и сеньорами, подобных средневековой Жакерии, история предреволюционной Франции не знала.

Таким образом, об экономической неэффективности Старого порядка говорить не приходится. Что же стало причиной революции?

Неблагоприятная конъюнктура

Если Франция в XVIII веке представляла собою богатую, экономически процветающую страну, то финансовое положение ее монархии было достаточно сложным. Устаревшая финансовая система, мало изменившаяся со времен Средневековья, не могла обеспечить растущие потребности многократно усложнившейся государственной машины. Результатом такой диспропорции стал огромный госдолг, на обслуживание которого уходила половина бюджета. Выход могла обеспечить лишь реформа налогообложения, предполагавшая отмену фискальных привилегий и введение общего для всех сословий поземельного налога, от которого духовенство и дворянство до определенного момента были освобождены.

Министры короля прекрасно понимали необходимость реформ и во второй половине XVIII века не раз предпринимали шаги в этом направлении. Однако все попытки правительства модернизировать финансовую систему государства наталкивались на сопротивление привилегированных сословий и традиционных судебных учреждений – парламентов, которые свою борьбу за узкокорпоративные интересы прикрывали демагогическими лозунгами. В ходе этой борьбы, длившейся не одно десятилетие, критика оппозиционными публицистами властей существенно подорвала авторитет монархии в глазах значительной части подданных.

Версаль при поздних Людовиках стал символом богатства и роскоши
Предоставлено М.Золотаревым

Впрочем, до поры до времени участие низов в политической борьбе сводилось в основном к моральной поддержке оппозиции и лишь изредка принимало форму уличных беспорядков – непродолжительных и спорадических. Ситуация изменилась во второй половине 1780-х, когда снижение уровня жизни из-за кратковременного ухудшения экономической конъюнктуры вызвало резкий всплеск активности масс.

Кризисные явления в ряде отраслей производства обуславливались целым набором факторов, напрямую не связанных между собой. Их можно разделить на субъективные (просчеты в экономической политике правительства) и объективные, а последние, в свою очередь, на долговременные (смена фаз многолетнего экономического цикла) и краткосрочные (неблагоприятная сезонная конъюнктура). Негативное воздействие на экономику каждого из них по отдельности имело место и в предшествующие периоды. Однако уникальность ситуации 1780-х годов состояла в том, что проявление всех этих факторов совпало по времени, из-за чего экономический кризис оказался особенно глубоким.

Синхронность проблем

Специалисты по истории экономики выявили, что для ее развития во времена Старого порядка была характерна определенная цикличность: многолетние периоды роста цен на зерно сменялись столь же продолжительными периодами их снижения. Первая из этих тенденций была выгодна производителям аграрной продукции и способствовала расширению их хозяйственной деятельности; вторая, напротив, вела к сокращению их доходов и оказывала сдерживающее влияние на развитие аграрного сектора, да и всей экономики в целом, поскольку именно сельское хозяйство составляло ее основу.

На протяжении большей части XVIII века цены на зерно постепенно росли, но в 1776 году эта фаза цикла закончилась, они пошли вниз. Вскоре начали падать и цены на вино – важнейший продукт французского экспорта. Снижение доходов производителей сопровождалось уменьшением найма ими рабочей силы и, соответственно, ростом безработицы в сельской местности.

Дабы поднять спрос на сельскохозяйственную продукцию и стимулировать производство, правительство приняло ряд мер, направленных на расширение ее экспорта. В 1786 году был заключен торговый договор с Англией, который открывал британский рынок для французских вин. Взамен французский рынок открывался для продукции английских мануфактур. Однако получилось так, что эти вполне логичные меры не только не улучшили ситуацию, а, наоборот, ее усугубили.

Разрешение экспортировать пшеницу привело к тому, что значительная часть запасов зерна ушла за рубеж. Лето же 1788 года выдалось неурожайным. Цены на рынках взлетели. Стали быстро распространяться панические настроения: люди боялись голода.

Локомотивом Французской революции
стало внесословное, политически активное меньшинство, которое современная историческая литература обозначает термином «просвещенная элита»

Торговый договор с Англией сулил французским земледельцам в перспективе немалую выгоду, однако гораздо быстрее промышленники Франции ощутили связанные с ним издержки. Британские текстильные мануфактуры, имевшие по сравнению с французскими лучшее техническое оснащение, заполнили рынок своей дешевой продукцией, вытесняя с него местных производителей. Вдобавок у последних возникли серьезные проблемы с сырьем. В 1787 году сбор шелка был крайне низким, а неурожай 1788-го спровоцировал забой овец и, следовательно, резкое сокращение их поголовья, что вызвало еще и дефицит шерсти. Все это, вместе взятое, привело к острому кризису в сфере текстильной промышленности: сотни предприятий закрылись, тысячи работников оказались на улице.

Между тем откладывать налоговую реформу стало уже невозможно. Участие Франции в Войне за независимость США обошлось ей в 1 млрд ливров, из-за чего государственный долг вырос до астрономических размеров. Французская монархия была на грани банкротства. Правительству пришлось принять решительные меры по выходу из финансового кризиса, несмотря на крайне напряженную общественную обстановку. Экономический спад обострил недовольство низов и сделал их весьма восприимчивыми к демагогическим лозунгам антиправительственной оппозиции. Напротив, власть, пытавшаяся проводить преобразования, не пользовалась в обществе ни высоким авторитетом, ни доверием, к тому же слабый и нерешительный Людовик XVI совершенно не обладал теми качествами, которые требовались главе государства в критической ситуации.

Финансовый дефицит, падение цен, неурожаи, фронда знати и парламентов, голодные бунты, слабость центральной власти – все это случалось во Франции и ранее, но в разные периоды. Одновременное же воздействие всех перечисленных негативных факторов вызвало тот самый социальный резонанс, который и привел к краху Старого порядка.

Просвещенная элита как локомотив революции

Второй миф классической историографии – непримиримые противоречия между дворянством (феодалами) и торгово-промышленными слоями общества, составлявшими верхушку непривилегированного третьего сословия. На самом деле, как показывают новейшие исследования, эти две социальные группы достаточно мирно сосуществовали и неплохо взаимодействовали между собой.

Надо сказать, что дворяне сами активно занимались предпринимательством. Им, к примеру, принадлежало до половины всех металлургических предприятий во Франции. Охотно участвовали они и в атлантической торговле, и в финансовых операциях. В свою очередь, разбогатевшие предприниматели незнатного происхождения считали, что лучшее применение их возросшего капитала – это получение дворянского звания посредством покупки должности или земельного владения, дававших право на титул.

Для Франции цена революционных преобразований
оказалась несоизмеримо выше их полезного эффекта

Неудивительно, что во время революции большинство предпринимателей, имевших депутатский мандат, придерживались весьма умеренной, а то и вовсе консервативной политической линии. Не дал этот общественный слой и ни одного сколько-нибудь заметного лидера революции. Но кто же в таком случае осуществил революционные преобразования?

Ту социальную группу, что возглавила революцию, современная историческая литература обозначает термином «просвещенная элита». Это политически активное меньшинство сформировалось во второй половине XVIII века, когда вся Франция мало-помалу покрылась густой сетью разнообразных общественных объединений – естественнонаучных, философских и агрономических кружков, провинциальных академий, библиотек, масонских лож, музеев, литературных салонов и др., ставивших себе целью распространение культурных ценностей Просвещения.

В отличие от традиционных для Старого порядка объединений эти ассоциации имели внесословный характер и демократическую организацию. Среди их членов можно было встретить и дворян, и священнослужителей, и чиновников, и представителей образованной верхушки третьего сословия. Должностные лица таких обществ, как правило, избирались голосованием на конкурсной основе.

Просветительские ассоциации разных городов имели между собой тесные и постоянные связи, образуя единую социокультурную среду, в которой и появилось сообщество представителей всех сословий, объединенных приверженностью идеалам Просвещения, – просвещенная элита.

Именно она и стала ведущей силой общенационального движения против абсолютной монархии, а в дальнейшем дала революции подавляющее большинство лидеров.

Цена революции

И наконец, третье, основополагающее для классической трактовки Французской революции XVIII века положение – о благотворном влиянии преобразований на последующее экономическое развитие страны и распространение в ней капиталистических отношений – сегодня также признано мифом. Воздействие революции на экономику Франции чаще всего определяют теперь ни больше ни меньше как катастрофу.

Торговля и промышленность страны очень сильно пострадали от революции. Посягательства на крупную собственность стали неотъемлемым атрибутом массовых волнений революционной эпохи – начиная с печально известного Дела Ревельона, когда в апреле 1789 года парижские люмпены разгромили большую и процветающую обойную мануфактуру в Сент-Антуанском предместье. А уж на пике революции, во времена террора, поводом для репрессий могло стать само по себе занятие предпринимательством, которое тогда презрительно называли негоциантизмом.

Показателен пример семьи Вандель – дворянского рода, основавшего знаменитый металлургический завод Крёзо. Мало кому из членов этой семьи в период революции удалось избежать преследований, а само предприятие, славившееся в 1780-е наиболее передовыми во Франции технологиями, к 1795 году пришло в абсолютный упадок и было восстановлено уже только при империи.

Металлургический завод Крёзо. До революции это было процветающее предприятие, на котором применялись передовые технологии
Предоставлено М.Золотаревым

И этот случай отнюдь не единичен. Так, из 88 предпринимателей, являвшихся депутатами Генеральных штатов от третьего сословия, в период террора так или иначе пострадало 28, то есть почти треть. Из них 22 человека подверглись репрессиям, трое обанкротились, трое были вынуждены эмигрировать. Ну а поскольку эта категория депутатов в основном характеризовалась довольно слабой политической активностью, главной причиной обрушившихся на них гонений явно были не политические, а социальные мотивы.

Революция привела к глубочайшему спаду экономической деятельности во Франции. К 1800 году объем промышленного производства составлял всего 60% от предреволюционного уровня. Вновь к показателям 1789 года производство вернулось лишь к 1810-му. И это несмотря на существовавший в эпоху революции и Наполеоновских войн высокий спрос на военную продукцию. О технологических новинках, появившихся еще при Старом порядке, пришлось на время забыть. В Англии применение паровых машин за эту четверть века приобрело массовый характер, а во Франции практически полностью сошло на нет и возобновилось уже только в эпоху Реставрации.

«Революционное трио»: Дантон, Марат, Робеспьер
Предоставлено М.Золотаревым

Но если война стимулировала активность хотя бы тех отраслей промышленности, что были связаны с производством вооружения и амуниции, то на внешней торговле она отразилась самым негативным образом. Морская блокада и утрата Францией вест-индских колоний обернулись почти совершеннейшим крахом атлантической торговли, а именно в этой сфере капиталистические формы французского предпринимательства достигали в предреволюционный период наиболее высокого уровня развития.

Французские порты за время революции и империи пришли в упадок. Самые крупные из них – Нант, Бордо, Марсель – особенно сильно пострадали от разгула террора. Так, скажем, население Бордо с 1789 по 1810 год сократилось со 110 тыс. до 60 тыс. человек. И если в 1789-м Франция располагала 2 тыс. торговых судов дальнего плавания, то к 1812 году у нее их было лишь 179.

Падение в этом секторе экономики оказалось столь глубоким, что по абсолютным показателям внешней торговли страна смогла достигнуть предреволюционного уровня только в 1825 году! А та доля в мировой торговле, которую Франция имела до революционных потрясений, навсегда осталась для нее в прошлом.

Еще к более долгосрочным негативным последствиям для развития капитализма во Франции привело происшедшее в результате революции перераспределение земельной собственности – самое масштабное в истории страны. Продажа национального имущества – бывших владений церкви и короны, конфискованной собственности эмигрантов и лиц, осужденных революционными судами, – затронула до 10% всего земельного фонда. До 40% этих земель перешло в собственность крестьян.

По территории заморских владений Французская колониальная империя уступала лишь Британской (красным цветом обозначены французские колонии)
Предоставлено М.Золотаревым

Передел земли в пользу мелких собственников и связанное с ним упрочение традиционных форм крестьянского хозяйства оказали большое влияние на специфику промышленного переворота во Франции ХІX столетия. С одной стороны, замедлился отток населения из сельской местности в города, и образовавшийся из-за этого дефицит рабочих рук существенно сдерживал развитие промышленности. С другой – раздробление крупных хозяйств и передача их по частям крестьянам на долгие годы определили снижение уровня агрикультуры. По урожайности большинства зерновых Франция вышла на дореволюционный уровень только к середине XIX века!

Конечно, в актив революции можно занести успешное завершение тянувшегося не одно десятилетие демонтажа сеньориального комплекса, ликвидацию ремесленных цехов, таможен внутри страны, избавление от налогового иммунитета привилегированных сословий. Эти меры и вправду благоприятствовали капиталистическому развитию экономики. Но здесь революционные власти лишь продолжали ранее проводившуюся политику министров Старого порядка. Другие европейские страны провели аналогичные реформы с гораздо меньшими издержками. Для Франции же социальная и экономическая цена подобных преобразований оказалась, увы, несоизмеримо выше их полезного эффекта.

Как видим, от прежнего оптимистического изображения Французской революции как локомотива прогресса теперь мало что осталось. В свете проведенного исследователями критического анализа оно растаяло как мираж.

Впрочем, значения Французской революции как основательницы политической культуры современности и матрицы всех революций Нового и Новейшего времени никто не отменял. Но это уже совсем другая история…